Не делая скидки на ее родовые муки, мужчина схватил ее за плечо и попытался поднять на ноги. Она застонала и чуть не упала, но потом все-таки смогла остаться на ногах.
– Подождите. Я не могу…
– Тогда вы идете, идете со мной. Тут есть безопасное место, недалеко. Идем.
Ужасно с его стороны было требовать, чтобы она шла, и уж тем более тащить ее за руку, но другой помощи не было. Не важно, почему он так делает: из-за общей тупости или по недомыслию. Главное, он поможет ей попасть в укрытие, а когда она там окажется, то, наверное, сможет попросить его сбегать и привести ей на помощь какую-нибудь женщину. Она попыталась опереться на него, но он отстранился, продолжая держать за руку и тащить за собой. Чем это вызвано – отвращением к ней или нежеланием прикасаться к рожающей женщине? Неважно. Она неловко последовала за ним, обратно по раскачивающемуся мосту, который только что прошла, вокруг какого-то ствола, а потом – по еще более узкому мостику.
– Куда мы идем? – пропыхтела она.
– В гостиницу. Идем. Идем сейчас.
Он настоятельно дергал ее за руку.
Она вырвала у него руку и упала на колени: ее скрутила очередная схватка. Он молча стоял над ней. Когда к ней вернулась способность говорить, она выдавила из себя:
– В Кассарике… нет гостиниц. Только…
– Бордель, гостиница. Место для жилья. У меня комната, ты будешь укрыта, сделаешь там ребенка. Лучше, чем под дождем.
Это была правда. Однако, несмотря на ее отчаянное положение, этот мужчина с каждой минутой нравился ей все меньше. Бордель! Ну что ж: там хотя бы будут женщины – и, возможно, женщины, имеющие опыт, необходимый в ее ситуации. Она позволила ему снова взять себя за руку и с трудом поднялась на ноги.
– Как далеко?
– Два моста, – ответил он.
Она кивнула. Два моста. На два моста больше, чем ей под силу.
Она вздохнула и сжала зубы.
– Веди меня туда.
Рэйн решил, что Лефтрин не из тех людей, кто быстро шевелится. Особенно когда, по его мнению, ему доставили беспокойство. Или, может, он просто совершенно обессилен. Он допил свой чай, а потом исчез, чтобы переодеться в сухое. Когда он, наконец, вышел из своей каюты, то выглядел еще большим оборванцем, чем прежде. Рэйн начал понимать, сколько на самом деле пришлось перенести членам экспедиции. И хотя это вызвало сочувствие к капитану и его команде, он не стал освобождать Лефтрина от данного им обещания. Племянница и палубный матрос Лефтрина, Скелли, уже надела плащ и сапоги и была явно готова к ночным приключениям на берегу. Однако Лефтрин выпил еще чашку чая, одолжил у кого-то из команды вязаную шапку и непромокаемый плащ, и только после этого встал и объявил, что готов идти.
Рэйн поспешно повел их от причалов к лифту, где ему пришлось больше десяти раз дергать за шнурок вызова, прежде чем появились хоть какие-то признаки того, что лифтер направил устройство вниз. Мужчина хмуро смотрел на него, выражая столь явное неудовольствие тем, что его вызвали в такую непогоду, что Рэйну пришлось дать ему горсть монет не только в качестве платы, но и как взятку за обещание, что когда Лефтрин и Скелли соберутся обратно, то, постучав в дверь, найдут его бодрствующим.
Рэйн никогда не любил лифты. Он всегда предпочитал подниматься пешком, а не обрекать себя на тошнотворные подергивания и раскачивания, а также непредсказуемые рывки и остановки по время пути. Он сжал зубы, надеясь, что лифтер хорошо заботится о канате и блоках. Лефтрин и Скелли по большей части молчали. Лефтрин ежился под своим взятым взаймы плащом, а Скелли ухмылялась и вглядывалась в темноту, словно все мелочи вокруг ее завораживали. Внезапно Рэйна обрадовало то, что она вызвалась с ними пойти. Он подозревал, что Малте удастся узнать больше из разговора с этой девушкой, а не из ответов немногословного капитана.
Едва лифт успел остановиться, как он с радостью отстегнул защитную сетку.