Агнес снова хватает его руку и целует:
— Спасибо, господин мой, — тут же подбегает к пологу шатра, откидывает его. Кричит: — Игнатий! Игнатий, где ты есть?
— Тут, я. Тут, госпожа.
Большой и мрачный мужик с чёрной бородой, тяжко топая сапожищами, бежит к ней, торопится.
«Ишь как она его выдрессировала, галопом идёт».
— Что изволите? — спрашивает конюх, добежав до шатра и поклонившись Волкову.
— Бери вон те мешки, — говорит Агнес, указывая ему, — в телегу неси, сейчас поедем коней покупать.
Когда Игнатий уносит мешки. Агнес, улыбаясь, делает перед Волковым глубокий книксен:
— Спасибо вам, господин мой, и прощайте, уеду сейчас же, как куплю коней. Домой хочу, в Ланн, в кровати своей хочу спать.
Она уехала, а Волков пошёл завтракать и снова думать о серебряной барже.
В этот день они так и не нашли её. Мужички стали нырять всё реже, у них интерес пропал, всё больше сидели в лодке да рассуждали, где они ещё не ныряли. А когда кто-то из них всё-таки нырял, то, вынырнув, говорил:
— Баржи тут нет, а вот налимы есть.
— Налимы?
— Ага, — мужик показывал руками, какие они, — вот такие.
После обеда Волков распорядился послать за теми, кто видел, где тонула баржа. Среди пленных сыскали парочку таких.
— Ну, где она утонула? — спрашивал Волков у одного такого.
— Да вроде тут, господин. — оглядывался мужик.
— Вроде? — зло переспрашивал кавалер. — Ты что же, дурак, места вспомнить не можешь?
— Так тогда зима была, сейчас-то всё по-другому, — пояснял пленный. — А так вроде как вон там она потонула.
Он указывал рукой как раз туда, где сегодня раз десять ныряли.