— Сегодня? — растерялся денщик. — Я с женой хотел…
— Жену тоже собирай, поедет в Эшбахт с тобой.
Вид у всех, кто его слышал, был такой, словно всех их на похороны близкого родственника пригласили, молодые господа и слуга поняли, что новая кампания, новая война уже началась. Они думали, что она придёт позже. Когда-нибудь. Через неделю или через две. А война почти всегда начинается вдруг, сейчас, немедля, даже если ты ждал её. Даже если ты мало спал за последние две ночи. Войне всё равно. Она начинается. И начинается она, как правило, с быстрых сборов.
Когда выезжал из ворот, когда уже телеги с его вещами уехали вперёд, а сержант запирал дверь на ключ, у ворот появился прелат Святой Матери Церкви, викарий и казначей Его Высокопреосвященства аббат Илларион. Был он с двумя братьями из монастыря, и был он удивлён увиденным:
— Друг мой, храни вас Бог, вы уезжаете? И вещи собрали?
— Да, — отвечал Волков, поклонившись, но с коня не слезая, — мне пора.
— Очень жаль, — говорит аббат. — А как же дело наше? Вы так и не сказали мне о своём решении.
— Дело наше не вышло, — коротко ответил кавалер. Ему не хотелось продолжать беседу. Но уехать было бы совсем не вежливо.
— Ах, не вышло? — произнёс казначей курфюрста. И сказано это было так, что и не разберёшь, чего в голосе было больше, разочарования или скрытой угрозы. — Думаю, что Его Высокопреосвященство будет очень разочарован.
— Разочарован? Разочарование есть печаль, а печаль есть грех. Разве не так? — Волков изображает на лице удивление. — Да и как может быть разочарован человек, коему только вчера подарили сто душ мужиков с бабами и детьми. А до того кучу серебра.
— Может, вы и правы, — со смиренной улыбочкой попа отвечает аббат и продолжает: — Говорят, ночью в городе было шумно, неспокойно, говорят, банкиры всю ночь суетились. Возили телеги по городу. Может, слыхали?
Монах не спрашивает, монах всё и так знает.
— Да, мне о том известно, я видел их ночью, — говорит кавалер. Хочется ему сказать прелату дерзость про чужие дела и длинные носы, но он сдерживается. — Телеги они везли от меня.
— Как жаль, — сокрушается поп. — Горе церкви, что прихожане… причём лучшие из них… в друзья выбирают не церковь, а алчных ростовщиков. Я только что от Его Высокопреосвященства, он сокрушён этой вестью.
— Мне очень жаль, — отвечает кавалер мрачно, — но я еду на войну, и мне нужны деньги. Сразу и все. Ждать я не могу, горцы уже собирают силы. И силы те нешуточные.
— Ах вот оно как?! Теперь я понимаю, друг мой, я понимаю вашу поспешность, друг мой.
Он делает такое проникновенное лицо, что не узнай недавно кавалер истинной личины монаха, так поверил бы, что его опасения и волнения могут передаться и аббату.
— А по какой же цене, если, конечно, в том нет секрета, вы отдали товар этим поганым ростовщикам?
«Поганым ростовщикам?»
Волков едва не улыбнулся, монах этим выражением выдал своё раздражение, свою неприязнь. Понятное дело, из его цепких пальцев утекло целое богатство. Можно было не сомневаться, что неприязнь эту брат Илларион испытывал не только к банкирам.
ebooksa