Она не двигалась. Я медленно развел руки в стороны.
Понять, что от тебя хотят — не значит сразу же довериться ему. Она попыталась. Она распахнула крылья. Я попытался промокнуть их черным, но она забилась и забрызгала чернилами все вокруг. Я попробовал еще раз. Работая, я разговаривал с ней.
— Я понятия не имею, останется ли это после дождя. Или ветра. Или не слипнутся ли перья.
К тому времени, когда я начал работу над вторым крылом, она уже больше помогала мне, чем мешала. Мои руки и переписка были закапаны чернилами. Я закончил со вторым крылом и вернулся к первому. Теперь мне нужно было объяснить ей, что пора окрасить и нижние стороны ее крыльев.
— И сохни! — предупредил я ее, и она замерла с распростертыми крыльями. Затем слегка встряхнула ими, приводя в порядок, и я с удовольствием заметил, что брызг почти не было. Сложив крылья, теперь она выглядела обыкновенной черной вороной.
— Нет белых! — сказал я ей.
Она повернула голову и пригладила перья. Совершенно довольная моей работой, она резво запрыгала в середину тарелки.
— Я оставлю для тебя открытым окно, — сказал я и ушел, оставив ее приканчивать мой завтрак.
Дверь за мной захлопнулась. То что сказал когда-то Чейд, было правдой: открытое окно и открытая дверь создавали потрясающий сквозняк в комнате.
Я поднялся по крутым ступенькам, обдумывая, как рассказать Шуту обо всем, что произошло за одну ночь. Глупая ухмылка не сходила с моего лица. Впервые я позволил себе признать, что часть меня очень довольна. Так долго, слишком долго я стоял на краю леса, издалека глядя на освещенные окна. Замок Баккип был моим домом, всегда был моим домом. Несмотря на все опасения и страхи, на один сладостный момент я позволил себе представить, что сижу по левую руку короля во время его суда, или за высоким столом во время банкета. Я представил, как танцую со своей маленькой дочерью в Большом зале. Я расскажу все Шуту, и он поймет мои растрепанные чувства. Затем я снова пожалел, что его не было там прошлой ночью, что он не видел и не слышал пения Старлинг о моем мужестве и о моих храбрых, самоотверженных поступках.
Но он ничего этого не увидел бы. И как загнанный олень, падающий со скалы на поверхность замершего озера, мое настроение рухнуло в темноту и холод. Мой ликование исчезло, и я почти испугался. Вчера я не упомянул о беременности Неттл. Сегодня мне стало страшно сказать ему, что король Дьютифул прилюдно признал меня.
Мои шаги замедлились, и к тому времени, когда я достиг вершины лестницы, я еле тащился. Так что я не был готов увидеть Шута, сидящего за столом Чейда, в кругу шести горящих свечей. Еще меньше я был готов к однобокой улыбке, с которой он встретил меня.
— Фитц! — почти весело воскликнул он. Шрамы на лице искажали его марионеточную гримасу. — У меня есть новости для тебя!
— И у меня, — я слегка воспрял духом.
— Это хорошие новости, — предупредил он, будто я мог предположить иное. Я подумал, что он собирается сказать мне мои собственные вести и сразу же решил, что, если он хочет получить от этого удовольствие, я не стану мешать.
— Я вижу, — ответил я, присаживаясь за столом напротив него.
— Нет, ты не видишь! — засмеялся он над шуткой, мне еще не понятной. — Но я — да!
Я довольно долго сидел молча, ожидая продолжения. Потом, как это часто происходило между нами в юности, я вдруг понял смысл его слов.
— Шут! Ты можешь видеть?