– Отделай ее, – услышала я голос Двалии. Он дрожал от каких-то сильных эмоций. Злость? Боль? – Вот этим.
Я совершила ошибку, взглянув. Первым ударом, нанесенным Реппин моей сломанной палкой, она врезала по щеке, нижней челюсти и уху, почти расплющив его. Я услышала звон в ушах и свой собственный вопль. Я была потрясена, возмущена, оскорблена и едва не потеряла сознание от неимоверной боли. Я попыталась отползти, но она все еще удерживала меня за волосы. Палка снова обрушилась – в этот раз на лопатки, хоть я изо всех сил пыталась освободиться. На моих костях было слишком мало мяса, и кофта тоже не защищала, - боль от удара последовала мгновенно за болью вспыхнувшей огнем кожи. Я дико закричала и извернулась, пытаясь дотянуться до запястья Реппин, чтобы, вывернув ее руку, освободить свои волосы. В ответ на это она перенесла больше веса на мою лодыжку, и только рыхлость лесной почвы спасла меня от перелома. Я закричала и попыталась оттолкнуть Реппин прочь.
Палка снова опустилась – удар пришелся на спину, и я вдруг осознала, как ребра соединяются с позвоночником и мышцами вдоль него, ведь все перечисленное исходило криком от боли.
Все это происходило очень быстро, однако каждый последующий удар становился отдельным событием в моей жизни, каждый из них запомнился мне навсегда. Мой отец никогда жестоко со мной не обращался, а в очень редких случаях, когда мать урезонивала меня, это было едва ли больше, чем подзатыльник или легкий шлепок. Всегда – предупреждая об опасности, предостерегая не касаться каминной решетки или не тянуться выше головы за чайником с плиты. У меня было несколько стычек с детьми из Ивового Леса. Они забрасывали меня шишками и мелкими камнями, а однажды я оказалась в серьезной схватке, из которой вышла окровавленной. Но меня никогда не избивали взрослые. Меня никогда не удерживали мучительным способом, пока взрослый человек старался причинить как можно больше боли, не обращая внимания, насколько сильный вред мог быть мне причинен. Я вдруг поняла, что если она выбьет мне зуб или глаз, до этого никому не будет дела, кроме меня самой.
Я оставила попытки освободить свои волосы из хватки Реппин. Вместо этого, как только палка снова опустилась на мою спину, я бросилась прямо к ней, поймала запястье, держащее палку, и притянула ко рту. Челюсти мои впились в него. Я укусила ее не для того, чтобы причинить боль, и не для того, чтобы оставить на ней следы зубов или заставить орать от боли. Я укусила ее, чтобы загнать зубы до самой кости, чтобы набить полный рот ее плотью и попытаться вырвать эту плоть из ее тела. Я сжала зубы сильнее, когда она пронзительно вскрикнула и замахнулась на меня палкой, и я начала рвать зубами плоть ее запястья, яростно тряся головой. Она отпустила мои волосы, бросила палку и отпрыгнула, крича от боли и страха, но я вцепилась в ее запястье руками и зубами и начала пинать по ее голеням, ступням и коленям, когда она потащила меня за собой. Я пыталась как можно крепче сомкнуть зубы, сжимая челюсти и повиснув на ее руке всем своим весом.
Реппин зарычала и разразилась бранью. Бросив палку, она думала только о том, чтобы освободиться. Она была небольшой и худощавой, а у меня в зубах был отличный кусок жилистого мяса и вялых мускулов ее руки. Я еще сильнее сжала челюсти. Она завопила:
- Уберите ее от меня! Уберите ее от меня!
Она уперлась ладонью мне в лоб и попыталась оттолкнуть. Я позволила это сделать, и она завопила, ощутив, что тем самым помогает мне оторвать мясо от ее костей. Она ударила меня, но слабо. Я только крепче вонзилась в нее зубами. Она повалилась на землю вместе со мной, вцепившейся ей в руку.
Но я была щенком и, не замечая опасности, видела только обессилевшего врага передо мной. И тогда Двалия ударила так сильно, что мой рот открылся. Это разделило нас с Реппин, и я упала на влажную землю. Лишенная воздуха, я смогла лишь вяло откатиться вместо того, чтобы вскочить на ноги и убежать. Раз за разом она обрушивала на меня удары. Мой живот, моя спина. Я увидела, как ее обутая в ботинок нога приближается к моему лицу.
Когда я очнулась, было темно и холодно. Они развели костер, но его свет едва касался меня. Я лежала на боку спиной к огню со связанными руками и ногами. Мой рот был соленым от крови, свежей и запекшейся. Я обмочилась, и ткань штанов была холодной. Я подумала, били ли они меня так сильно, что я описалась, или я настолько испугалась. Я не могла вспомнить. Я очнулась от слез или, может быть, я осознала, что плачу, после того, как очнулась. Все болело. Лицо опухло с той стороны, куда Реппин ударила меня палкой. Должно быть, оно кровоточило, потому что опавшие листья прилипли к коже. Спина болела, и ребра сдерживали болезненные вздохи.
Я могла.