Драгун, на Кавказ!

Тимофей не поленился и, как ему советовал бывалый кавалерист, нашёл того умелого мастера, который заточил и поправил ему лезвие сабли. К нему же он притащил и Лёньку. Блохин был недоволен. С целым гривенником ему расставаться было жалко, но его друг грамотей был неумолим, и доводам, что он сам может всё брусочком заточить, не внял. Пришлось Лёньке подчиниться.

– Вот же зараза, это как же можно было так клинки запустить? – проворчал хмурый унтер, проверяя ногтем остроту лезвия. – Заточки, считай, что совсем уже нет, заусенцы как после целого дня рубки с пехотным каре. Ладно, оставляйте всё, а вечером после ужина их заберёте. Да, и штыки тоже давайте, вас же Степанович ко мне послал? Ну-ну, сделаю всё как надо, – заверил он парней. – Потом сами разницу увидите.

Разница была огромная! Действительно, с такой заточкой, похоже, и бриться вполне себе было можно. Даже Блохин уважительно засопел, когда раскровенил себе палец, неосторожно прикоснувшись к лезвию сабли.

– Ещё и ружейному мастеру за починку не желаешь второй гривенник отдать? – спросил он со скрытой тревогой друга.

– Да я бы, может, и отдал, – пожал плечами Тимофей. – Как бы и вовсе даже не жалко для оружия, лишь бы всё отменно потом служило. Только не знаю, есть ли здесь толковый оружейник. Так-то у меня вроде всё в исправности. Замки на пистолях и на ружье работают. Всё я там смазал и почистил основательно. Прицельные приспособления только вот какие-то дурацкие. Считай, что их вообще здесь нет. Спусковые крючки на пистолях жёстко, с большим усилием выжимаются, а это без долгого навыка обращения с ними даёт лишний кивок дула при выстреле. Ходили бы они плавно, и выстрел был бы намного точнее.

– Вот никак неймётся тебе, Тимоха, лишь бы все деньги поскорее растратить, – неодобрительно проворчал идущий рядом Лёнька. – Прицельные приспособления какие-то, крючки плавные. Где ты всё это берёшь только? Оружие как оружие, у всех оно одинаковое, ежели в нём поломок нет. И стреляет оно так же, как и у всех. Это вот ты один с жиру бесишься, потому как, видно, в нужде великой вовсе не жил. Как же, из горнозаводских мастеровых сам! Вам-то, конечно, там, на энтих медеплавильнях, кажный месяц деньгой за работу платили, а вот мы эту деньгу и видели-то всего один раз в год, когда осенью, после отданного барину зерна, свой избыток скупщику сбывали. Увидели деньги и сразу про них забыли, потому как от всех через седмицу одни лишь медные пятаки остаются.

– Да ладно, ты не ворчи как старый дед, – подколол друга Гончаров. – Пошли лучше вон к лошадям сходим, огладим их, сена положим, воды свежей в поилку принесём. Я тут морковки немного взял, и на твою Марту, кстати, тоже. Лошади, Лёнь, они морковку очень сильно любят.

– А морковь-то у тебя откуда, – подозрительно взглянул на Тимку Блохин.

– Да я за копейку у Ашота купил, – махнул тот рукой.

– Вот, я же говорил, ты растратчик, – проворчал Лёнька. – Яблоки ещё не закончились, а он своей барыне моркови накупил.

Ранним утром, после чистки и ухода за лошадьми их напоили и задали овса. Через час должен быть выход, и все возились с верховой упряжью. Прежде чем надеть седло на спину лошади, Тимоха покрыл её войлочным потником, подшитым снизу холстом, а сверху кожей. Само седло было лёгкое, венгерское, у кавалергардов и западных драгунских полков, как говорили унтера, использовалось немецкое, тяжёлое. С виду, с их слов, оно было, конечно, красивое, но вот для войны в горах никак не подходило. К седлу Гончаров подвязал ольстреди с вложенными в них пистолями. Подхвостник с круглой медной бляшкой посередине выправил, подкинул всё седло к холке и потом уже пристегнул к нему ремни. Дальше пришла очередь пристёгивать подпругу, подтягивать и регулировать переднюю сбрую с подперсьем и троком. Длину стремян выправил тщательно, помня как это важно при езде. Поверх недоуздка надел мундштук, который имел два повода и две цепочки. Верхняя туго застёгивалась под подбородок лошади, а вот другая, смычная, закреплялась наглухо и соединяла внизу концы мундштучных железок, чтобы они не расходились.

Унтера и вахмистр ходили мимо и проверяли, правильно ли всё надето, где-то требовали у драгун чуть подтянуть или, напротив, слегка ослабить ремень. Несколько раз поправляли и Гончарова.

С левой стороны у ольстреди все приторачивали деревянную, обшитую кожей баклажку с водой. Смотанный аркан, предназначенный для пастьбы лошадей в руках, используемый так же и для носки сена, увязывали вокруг баклажки, но так, чтобы он не мешал свободно выхватывать пистоль. У правой ольстреди вешалась торба со щёткой и скребницей. Весьма важные вещи во всём кавалерийском снаряжении. После этого всё это покрывалось вальтрапом из тёмно-зелёного сукна с императорским вензелем под короной. Позади седла и поверх вальтрапа пристёгивался тремя неширокими ремнями чемодан серого сукна, и плюс к нему вешались саквы с овсом. Поверх вальтрапа ещё шёл круговой ремень, который стягивал для устойчивости весь вьюк и застёгивался на пряжку.

Наконец, у всех всё было готово, и вахмистр дал команду вести лошадей на построение.

– Патроны все ли накрутили? А ну-ка, Гончаров, покажи свою ольстредь! – потребовал подпоручик.

Тимофей поднял конец вальтрапа с правой стороны и открыл клапан кармана. Там виднелись плотно сидящие бумажные цилиндрики. Кравцов вытянул один и немного помял его пальцем.

– Хорошо, плотно закручен, – удовлетворённо кивнул он головой. – Закрывай.

– Левую будете смотреть, ваше благородие? – спросил Гончаров.

– Нет, довольно одной, – отмахнулся тот. – Так, а ты у нас кто уж такой? – ткнул он пальцем в Антипа.

– Драгун Бабкин, ваше благородие! – откликнулся дядька.