Ну вот началось. Мои решения начинают оспариваться. И вот только не надо мне про равноправие отца и матери, она его второй раз видит вообще-то!
— Василина, мы отвезём тебя домой, а сами пару часов погуляем. Ничего криминального, — Семён смотрит серьёзно и внимательно, а я уже ощущаю себя в меньшинстве и как-то обидно это оказывается. — Отдохни, ты устала. Мы просто съездим в парк. Всё будет хорошо. Она же со мной.
С ним.
После этих слов внутри и правда как-то тревога рассасывается. Ну в самом деле-то. Просто… просто очень непривычно это. Настя всегда была со мной, для меня, моя. Теперь же мне придётся делиться её любовью и обожанием. А то, что Семёна она будет обожать, я даже не сомневаюсь.
Но вместе с этой родительской ревностью снова пробивается тёплое чувство. Некое равновесие. Спокойствие за Настю в первую очередь. Мы ведь все под Богом ходим.
Меня эта мысль тревожила с самого её рождения, и даже раньше, наверное. Конечно, у неё есть моя сестра, не дай Бог что со мною, но у Люды своя семья.
А теперь у неё двое родителей. И в определённой степени меня это успокаивает.
— Хорошо, — киваю. — Только на мороженое больше не налегайте.
— Мы будем паиньками, — невинно улыбается Семён, заставляя меня невольно засмотреться на эту его такую знакомую мне улыбку, а сам подмигивает Насте, которая прячет свою хитрую и такую похожую.
Утром следующего дня он забирает нас и отвозит в клинику.
Эти три часа, что я провела вчера одна, оказались сложными, но в то же время нужными мне. Я в полной мере осознала, что теперь у моей дочери двое родителей. И ответственность тоже делится на двоих. Я привела мысли в порядок и заставила себя хотя бы немного отдохнуть. Потом спокойно собрала всё необходимое для госпитализации.
Семён привёз Настю уже вечером. Сам заходить не стал, отчитался о съеденном ею и уехал. Настю же было не остановить. Она без остановки рассказывала, где они с папой гуляли, что видели и что ели. Как папа строил с ней рожицы и фоткал.
В каждом предложении вот это “папа” было сказано с предыханием и искренним восторгом, а глаза искрились откровенным счастьем.
— Если что — звони, Василина. И пиши, пожалуйста, ладно? — я заметила, что в его взгляде через видимое спокойствие прорывается тревога.
— Обязательно.
— Давай, дочь, — треплет он Настю за косичку. — Я пока за чешками, а ты тут слушайся маму и доктора, хорошо?
— Хорошо, — кивает она. — Мне понадобятся белые и чёрные, пап. Чёрные для репетиций, а белый для концертов.
— Найду, — подмигивает он, а потом, махнув, уходит.
Я беру дочь за руку и иду в палату. И понимание, что мы больше не одни, действительно греет и успокаивает, вселяя уверенность, что всё будет хорошо.
22
ebooksa