Мы спускаемся в кафетерий в клинике, берём по стакану и садимся за небольшой столик. Рядом обедают две медсестры, за другим столиком санитарка, у окна какой-то мужчина пьёт кофе, наблюдая за поливом газона прибольничной территории.
Мы же с Семёном садимся и пьём молча. Слова никакие сейчас не идут. Он смотрит на меня, а я на свои руки. Но… напряжения нет. Не между нами. Общее — за дочь, но оно как шар окутывает нас, а не разделяет.
— В Сочи есть классный реабилитационный центр для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Мне кажется, вам стоит туда поехать, — говорит спустя несколько минут молчания. — О стоимости не беспокойся, я всё беру на себя.
— Спасибо, Семён, твоя забота очень ценна для меня и для Насти, — улыбаюсь. — Она с первой секунды от тебя без ума.
— Я от неё тоже, — усмехается. — Это так… так неожиданно было — узнать, что ты уже пять лет как отец. Мне кажется, я никогда не смогу даже описать всё то, что в душе творилось, пока я пытался осознать. Это ведь так невероятно — ребёнок! Дочка!
Он такой искренний. Такой эмоционально открытый. Как когда-то. Он ведь ещё тогда, будучи совсем молодым, когда о детях обычно с содроганием думают, как о проблеме, скорее, ещё тогда отзывался о них с восторгом. Помню, как спрашивал, родила ли Карина, как рассказывал о брате-младенце своего друга.
Снова чувствую болезненный укол совести. Не исправить уже сделанного, не воротить, но ведь можно выстроить будущее. У Насти есть отец, с которым ей повезло — и это замечательно.
Мы допиваем кофе и возвращаемся в холл перед оперблоком. Здесь полнейшая тишина, и у меня снова поднимается дрожь внутри. Опять никакие слова не идут, поэтому молчим.
А потом вдруг слышится стук колёс, я вздрагиваю всем телом, когда двери распахиваются, и медсёстры вывозят каталку. Бросаюсь к ней, но Семён удерживает меня за руку по знаку одной из них.
— Она спит, — сообщает профессор, вышедший вслед за каталкой. — Операция прошла успешно, девчуля ваша молодец — крепенькая. Сделали всё, как планировали. Из наркоза вывели, но дали снотворное, пусть ребёнок отдохнёт. Сейчас её отвезут в реанимацию, через пару часов сможете к ней зайти.
— Спасибо, — могу лишь сдавленно прошептать и не могу себе отказать сжать маленькую ручку осторожно.
Настю увозят, а я выдыхаю и, наконец, позволяю себе заплакать. Облегчение выходит солёной влагой, жжётся на щеках, но я не обращаю внимания. И едва Семён делает мне шаг навстречу, сама на эмоциях бросаюсь ему на шею.
Прижимает меня крепко, по спине гладит. Мягко так, нежно, по-родному.
Боже, как мне его не хватало! Как же я скучала!
Всё нутро к нему тянется. Взрывается каждая клетка и вновь склеивается, правильно на этот раз, без боли, к нему стремится.
— Всё хорошо, — шепчет мне в волосы. — Она жива, скоро будет совсем здорова, слышишь?
Слышу. Только слёзы не остановить.
— Скоро на концерты ходить будем, — продолжает негромко. — Все конкурсы её будут.
Киваю ему в грудь, зарываюсь лицом в рубашку, наверное, всю испачкала тушью уже.
— И велик купим, да?
ebooksa