Я вернусь в твою жизнь

Такое… за которое мир к её ногам положить хочется.

И уж точно сделать всё возможное, чтобы никогда из её уст оно не превратилось в это горькое и жгучее. Которое хочется запить крепким алкоголем, чтобы заглушить отвратный привкус.

Я в то мгновение, когда она, перед кабинетом врача, осторожно взяла меня за руку и посмотрела с бесконечным доверием в глаза, тогда понял, что сделаю всё возможное, чтобы быть для неё лучшим отцом на свете. Не таким, как мой для меня и Веры.

— Всегда есть, чего лишить тебя, щенок, — маска деланного спокойствия слетает. Лицо отца краснеет и начинает блестеть. Вена на лбу вздувается. Он сначала приподнимается в кресле, чтобы швырнуть в меня эту фразу, а потом грузно садится обратно. Смотрит зло, с ненавистью. И как же без любимого “щенок”? Я уж было и заждался. — Всё потеряешь! Всё! Потому что всё, что ты имеешь, моё!

Внутри абсолютное спокойствие. Его очередная психологическая атака не вызывает абсолютно никаких эмоций. Я будто в стеклянной колбе, и всё, что он бросает в меня — отскакивает.

Я уже все решения принял. Пусть угрожает сколько хочет и чем хочет.

— Вылетишь как пробка из фирмы! Моей фирмы! Что у тебя есть? Ничего! Голый! Босый! Тебе под тридцатник! Долго протянешь без меня?

— Вот и проверим.

Поднимаюсь и вытаскиваю из кармана сложенное пополам, написанное заранее заявление. Старательно расправляю и кладу отцу на стол.

Тот замирает и опускает глаза, читает, а потом кривится.

— Понты это, Сёма. Неделю даю — прибежишь с протянутой рукой. Ты, засранец, ещё пожалеешь об этой выходке.

— Да пошёл ты, папа, — склоняюсь и говорю тихо.

А потом будто глохну. Грохот оков заставляет стены вокруг содрогнуться. Они падают на пол со звоном, и становится вдруг так легко-легко. И дышать хочется полной грудью. И улыбаться.

Что я и делаю на прощанье.

— Пока, — бросаю напоследок и выхожу из кабинета. — Танюша, салют, — подмигиваю секретарше. — Валила бы и ты отсюда.

— До свидания, Семён Владимирович, — кивает секретарша отца, глядя круглыми глазами. Жаль её, сейчас же отец на ней первой отыграется.

— Таня! — слышится уже сзади.

Но это сзади. За спиной.

И по хуй.

Воздух свежий на улице бьёт в лёгкие почти до боли. Раскатывает их, раскрывает непривычно сильно. Ощущение свободы пьянит.