Текстологическое объяснение этого противоречия, как появившегося в результате соединения двух слоев летописного текста, отражающих разные этапы формирования Начальной летописи, дано А. А. Шахматовым[163]. Согласно ему, второе упоминание о походе Олега к Смоленску являлось позднейшим, появившимся в результате редактирования «Повести временных лет» в 1118 г. Такой же «вторичный» слой присутствует и во второй части летописной статьи 6603 (1095/96) г., данной не по мартовскому, а по сентябрьскому календарному стилю, где описываются события лета 1096 г., из которых мы узнаем о новом раскладе сил, который, по-видимому, был вызван новой строптивостью новгородцев, выгнавших княжившего у них Давыда Святославича. «В конце того же года пошел Давыд Святославич из Новгорода в Смоленск; новгородцы же пошли в Ростов за Мстиславом Владимировичем. И, взяв, привели его в Новгород, а Давыду сказали: «Не ходи к нам». И воротился Давыд в Смоленск, и сел в Смоленске, а Мстислав в Новгороде сел. В это же время пришел Изяслав, сын Владимиров, из Курска в Муром. И приняли его муромцы, и посадника схватил Олегова»[164].
Это дополнение, упоминающее князя Изяслава Владимировича, органично сочетается с информацией, помещенной во второй части статьи 6604 (1096/97) г., где говорится о том, что Олег все же сумел набрать воинов в Смоленске, чтобы пойти на Муром. Рискнем предположить, что позиция смолян была обусловлена тем обстоятельством, что, когда Олег впервые пришел к Смоленску, Давыд Святославич, который мог бы оказать содействие брату, еще княжил в Новгороде, а администрация Смоленска находилась под контролем его противников, что и обусловило враждебное отношение к Олегу горожан. Олег удалился в Рязань, принадлежавшую к его «отчине», – быть может, там он попытался собрать войско, когда в Смоленск прибыл Давыд Святославич, после того как его выгнали новгородцы. В этом случае Олег мог набрать воинов в Смоленске благодаря содействию брата и вместе с ними отправиться к другой своей «отчине» – Мурому, который захватил пришедший из Курска Изяслав. Подобное «предательство» можно объяснить как отсутствием возможности для горожан оказать сопротивление княжеской дружине, так и предположением о том, что прежде Муром подчинялся Владимиру Мономаху как князю Черниговскому, поэтому горожане не изъявили готовности защищать посадника Олега, когда власть перешла к нему.
Так был открыт первый этап военных действий в Северо-Восточной Руси, о котором в летописи сообщается следующее: «Пришла же весть к Изяславу, что Олег идет к Мурому, и послал Изяслав за воинами в Суздаль, и в Ростов, и за белозерцами, и собрал воинов много. И послал Олег послов своих к Изяславу, говоря: «Иди в волость отца своего к Ростову, а это волость отца моего. Хочу же я, сев здесь, договор заключить с отцом твоим. То ведь он меня выгнал из города отца моего. А ты ли мне здесь моего же хлеба не хочешь дать?» И не послушал Изяслав слов тех, надеясь на множество воинов своих. Олег же надеялся на правду свою, ибо прав был в этом, и пошел к городу с воинами. Изяслав же исполчился перед городом в поле. Олег же пошел на него полком, и сошлись обе стороны, и была сеча лютая. И убили Изяслава, сына Владимирова, внука Всеволодова, месяца сентября в 6-й день, прочие же воины его побежали, одни через лес, другие в город. Олег же вошел в город, и приняли его горожане. Изяслава же, взяв, положили в монастыре Святого Спаса, и оттуда перенесли его в Новгород, и положили его в церкви святой Софии, на левой стороне».
В данном фрагменте следует отметить признание «от-чинного» права, которое автор характеризует как «правду» (справедливость), противопоставленную «силе» или «множеству воев». Это свидетельствует о том, что к моменту появления текста «отчинный» принцип наследования волостей прочно вошел в политическую практику и не допускал исключений, что, в свою очередь, обуславливает позитивную характеристику Олега как борца за правду, что не свойственно предшествующим статьям летописи, где он выступает в качестве действующего лица. Однако характеристика Олега оказывается амбивалентной, так как в дальнейшем изложении событий его действия приобретают негативный оттенок. «Олег же по взятии города перехватал ростовцев, и белозерцев, и суздальцев, и заковал их, и устремился на Суздаль. И когда пришел в Суздаль, сдались ему суздальцы. Олег же, замирив город, одних похватал, а других изгнал и имущество у них отнял. Пошел к Ростову, и ростовцы сдались ему. И захватил всю землю Муромскую и Ростовскую, и посажал посадников по городам, и дань начал собирать. И послал к нему Мстислав посла своего из Новгорода, говоря: «Иди из Суздаля в Муром, а в чужой волости не сиди. И я с дружиною своей пошлю просить к отцу моему и помирю тебя с отцом моим. Хоть и брата моего убил ты, – неудивительно то: в бою ведь и цари и мужи погибают». Олег же не пожелал его послушать, но замышлял еще и Новгород захватить. И послал Олег Ярослава, брата своего, в сторожу, а сам стал на поле у Ростова. Мстислав же посоветовался с новгородцами, и послали Добрыню Рагуиловича вперед себя в сторожу; Добрыня же прежде всего перехватал сборщиков дани. Узнал же Ярослав, стоя на Медведице в стороже, что сборщики схвачены, и побежал в ту же ночь, и прибежал к Олегу, и поведал ему, что идет Мстислав, а сторожи схвачены, и пошел к Ростову. Мстислав же пришел на Волгу, и поведали ему, что Олег повернул назад к Ростову, и пошел за ним Мстислав. Олег же пришел к Суздалю и, услышав, что идет за ним Мстислав, повелел зажечь Суздаль город, только остался двор монастырский Печерского монастыря и церковь тамошняя Святого Дмитрия, которую дал монастырю Ефрем вместе с селами. Олег же побежал к Мурому, а Мстислав пришел в Суздаль и, сев там, стал посылать к Олегу, прося мира: «Я младше тебя, посылай к отцу моему, а дружину, которую захватил, вороти; а я тебе буду во всем послушен». Олег же послал к нему, притворно прося мира; Мстислав же поверил обману и распустил дружину по селам. И настала Федорова неделя поста, и пришла Федорова суббота (21 февраля. –
К Мстиславу же собралась дружина в тот день и в другой, новгородцы, и ростовцы, и белозерцы. Мстислав же стал перед городом, исполчив дружину, и не двинулся ни Олег на Мстислава, ни Мстислав на Олега, и стояли друг против друга 4 дня. И пришла к Мстиславу весть, что «послал тебе отец брата Вячеслава с половцами». И пришел Вячеслав в четверг после Федорова воскресенья, в пост. А в пятницу пришел Олег, исполчившись, к городу, и Мстислав пошел против него с новгородцами и ростовцами. И дал Мстислав стяг Владимиров половчанину, именем Кунуй, и дал ему пехотинцев, и поставил его на правом крыле. И Кунуй, заведя пехотинцев, развернул стяг Владимиров, и увидал Олег стяг Владимиров, и испугался, и ужас напал на него и на воинов его. И пошли в бой обе стороны, и пошел Олег против Мстислава, а Ярослав пошел против Вячеслава. Мстислав же перешел через пожарище с новгородцами, и сошли с коней новгородцы, и соступились на реке Колокше, и была сеча крепкая, и стал одолевать Мстислав. И увидел Олег, что двинулся стяг Владимиров, и стал заходить в тыл ему, и, убоявшись, бежал Олег, и одолел Мстислав. Олег же прибежал в Муром и затворил Ярослава в Муроме, а сам пошел в Рязань. Мстислав же пришел к Мурому, и сотворил мир с муромцами, и взял своих людей, ростовцев и суздальцев, и пошел к Рязани за Олегом. Олег же выбежал из Рязани, а Мстислав, придя, заключил мир с рязанцами и взял людей своих, которых заточил Олег. И послал к Олегу, говоря: «Не убегай никуда, но пошли к братии своей с мольбою не лишать тебя Русской земли. И я пошлю к отцу просить за тебя». И обещал Олег сделать так. Мстислав же, возвратившись в Суздаль, пошел оттуда в Новгород, в свой город по молитвам преподобного епископа Никиты».
Из этого рассказа следует, что под предлогом отстаивания своей «отчины» и своего «хлеба» (то есть кормления) Олег Святославич скрывал экспансионистские намерения, выразившиеся в захвате городских центров и грабеже «чужой волости». Таким образом, роль борца за правду переходит к его противнику Мстиславу, который безуспешно пытается достичь мирного разрешения конфликта и предлагает посредничество между Олегом и Владимиром. Учитывая масштаб территории, на которой была временно установлена власть Олега, можно думать, что вряд ли он надеялся надолго удержать ее за собой, однако планы по захвату Новгорода, о которых упоминает летописец, представляются вероятными, если принять во внимание тот факт, что перед тем новгородцами был изгнан его брат Давыд.
В «Поучении» сохранилось свидетельство о том, что после экспедиции против Боняка Святополк и Мономах «пошли к Смоленску и примирились с Давыдом»[165]. Скорее всего, по условиям соглашения Святополк и Владимир оставили Давыда в Смоленске, добившись с его стороны предварительного согласия на участие в княжеском съезде и обещания не оказывать поддержки Олегу. По мнению М. С. Грушевского, в результате этого соглашения Давыду мог быть обещан Чернигов[166]. Как бы то ни было, Святополку и Мономаху удалось предотвратить возобновление сотрудничества Давыда с Олегом, который в итоге проиграл войну в Северо-Восточной Руси, имея в союзниках только младшего брата Ярослава.
Подводя итог рассмотрению этого междукняжеского конфликта, следует заметить, что Олег Святославич добивался от своих двоюродных братьев не только возвращения Чернигова и всего остального «наследства» Святослава Яро славича, но и права осуществления самостоятельной внешней политики, которая базировалась на тесном сотрудничестве с половцами и поэтому была неприемлема для двоюродных братьев черниговского князя, которые настаивали на присоединении Олега к их политической линии, что, очевидно, было условием официального признания его прав.
О том, что права Олега на «отчину» двоюродные братья были готовы признать еще по Стародубскому миру, говорится в письме Владимира Мономаха, которое он отправил Олегу после получения известия о гибели своего сына Изяслава под Муромом осенью 1096 г.: «…То, что ты хочешь [добыть] насилием, мы и так давали тебе у Стародуба, проявляя милосердие к тебе, отчину твою»[167]. В этом послании Мономаха, которое было написано по настоянию его сына Мстислава, скорбь по убитому Изяславу перемешивалась со скорбью по неправедному поведению Олега, осмелившегося захватить чужую волость. Если первое обстоятельство Мономах готов был оправдать вмешательством божественной силы, то второму обстоятельству в его представлении оправдания быть не могло.
В письме Мономах выступает последовательным сторонником княжеского единства, а попытки Олега посеять смуту в княжеском роду он приписывает козням дьявола: «Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе!» Но все наущение дьявола! Были ведь войны при умных дедах наших, при добрых и при блаженных отцах наших. Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому. Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой, крещенный тобою, что сидит близко от тебя; прислал он ко мне мужа своего и грамоту, говоря в ней так: «Договоримся и помиримся, а брату моему Божий суд пришел. А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом; а Русскую землю не погубим». И я видел смирение сына моего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: «Он по молодости своей и неразумию так смиряется, на Бога возлагает; я же – человек, грешнее всех людей».
Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ты ее по-доброму или с поруганием, то и другое увижу из твоей грамоты. Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога отпущения прошлых своих грехов. Господь наш не человек, но Бог всей вселенной, – что захочет, во мгновение ока все сотворит, – и все же сам претерпел хулу, и оплевание, и удары и на смерть отдал себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? – сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и в чести, а завтра в гробу и забыты, – другие собранное нами разделят.
Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды? Только и есть у них, что сделали душе своей. С этими словами тебе первому, брат, надлежало послать ко мне и предупредить меня. Когда же убили дитя, мое и твое, перед тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его, увянувшее подобно цветку, впервые распустившемуся, подобно агнцу заколотому, сказать, стоя над ним, вдумавшись в помыслы души своей: «Увы мне, что я сделал! И, воспользовавшись его неразумием, ради неправды света сего суетного нажил я грех себе, а отцу и матери его принес слезы!»
Надо было бы сказать тебе словами Давида: «Знаю, грех мой всегда передо мною». Не из-за пролития крови, а свершив прелюбодеяние, помазанник Божий Давид посыпал главу свою и плакал горько, – в тот час отпустил ему согрешенья его Бог. Богу бы тебе покаяться, а ко мне написать грамоту утешительную да сноху мою послать ко мне, – ибо нет в ней ни зла, ни добра, – чтобы я, обняв ее, оплакал мужа ее и ту свадьбу их, вместо песен: ибо не видел я их первой радости, ни венчания их, за грехи мои. Ради Бога, пусти ее ко мне поскорее с первым послом, чтобы, поплакав с нею, поселил у себя, и села бы она, как горлица на сухом дереве, горюя, а сам бы я утешился в Боге.
Тем ведь путем шли деды и отцы наши: суд от Бога пришел ему, а не от тебя. Если бы тогда ты свою волю сотворил и Муром добыл, а Ростова бы не занимал и послал бы ко мне, то мы бы отсюда и уладились. Но сам рассуди, мне ли было достойно послать к тебе или тебе ко мне? Если бы ты велел сыну моему: «Сошлись с отцом», десять раз я бы послал.
Дивно ли, если муж пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и в печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла. И если начнешь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа, то напиши грамоту с правдою, тогда и волость получишь добром, и наше сердце обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель. Не хотел ведь я видеть крови твоей у Стародуба; но не дай мне Бог видеть кровь ни от руки твоей, ни от повеления твоего, ни от кого-либо из братьев. Если же я лгу, то Бог мне судья и крест честной! Если же в том состоит грех мой, что на тебя пошел к Чернигову из-за язычников, я в том каюсь, о том я не раз братии своей говорил и еще им поведал, потому что я человек» [168].
В этих строках Мономаха, где перемешиваются христианские наставления и политические просьбы, виден не столько борец, сколько миротворец, хотя слова князя о том, что он отказался от идеи мщения по убеждению сына, свидетельствуют о том, что скрытые помыслы о мести до определенного момента все же могли иметь место, но затем отношение князя к личной катастрофе переключилось на ведение конструктивного диалога с противником. К такой линии поведения Мономаха, безусловно, побуждал и тот факт, что в руках Олега продолжала оставаться вдова Изяслава, выдачи которой Мономах добивался от двоюродного брата. Сделав шаг навстречу, Мономах пытался побудить к такому же шагу и Олега, предлагая ему написать «грамоту с правдою». Но такая «грамота с правдою» для Олега была равносильна капитуляции на условиях Мономаха, поэтому, как мы уже знаем из «Повести временных лет», он предпочел сопротивляться до последнего. Мстиславу удалось нейтрализовать его, лишь вступив в контакт с населением подчинявшихся Олегу городов.
Этот факт показывает, сколь выросла в последнем десятилетии XI в. политическая значимость городских общин, которые принимают участие в междукняжеской борьбе, выражая интересы той или иной ветви внуков Ярослава, так что князьям приходилось считаться с их волей в политическом процессе, о чем свидетельствует, например, упоминание «людей градских» в числе потенциальных участников ассамблеи, которая должна была утвердить договор Святополка Изяславича и Владимира Мономаха с Олегом Святославичем. Субъектом политических отношений становится население не только ключевых стольных городов, но и периферийных городских центров. Благодаря изменению позиции «тянувших» к Чернигову городов в результате дипломатических усилий Мстислава Владимировича стало возможным вынужденное примирение Олега с двоюродными братьями, которое состоялось осенью 1097 г. на съезде в Любече (по мнению большинства историков – на территории Черниговского княжества).
В «Повести временных лет» это собрание описывается так: «Пришли Святополк, и Владимир, и Давыд Игоревич, и Василько Ростиславич, и Давыд Святославич, и брат его Олег, и собрались на совет в Любече для установления мира, и говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраивая распри? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут войны. Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк – Киевом, Изяславовой отчиной, Владимир – Всеволодовой, Давыд и Олег и Ярослав – Святославовой, и те, кому Всеволод роздал города: Давыду – Владимир, Ростиславичам же: Володарю – Перемышль, Васильку – Теребовль». И на том целовали крест: «Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной». Сказали все: «Да будет против того крест честной и вся земля Русская». И, попрощавшись, пошли восвояси»[169].
Хотя Святославичи добились своей цели и за ними была официально закреплена их «отчина», в действительности «наследство» Святослава Ярославича оказалось разделенным на три части. Это обстоятельство, безусловно, способствовало временному ослаблению политического значения его клана, тогда как представители других кланов – Святополк и Владимир Мономах – сохранили свои владения неделимыми. На первый взгляд раздел был произведен в ущерб интересам Олега Святославича, который не вернулся в Чернигов, где, как следует из дальнейшего летописного рассказа, сел на княжение его брат Давыд, более склонный к компромиссам и вплоть до своей смерти в 1123 г. демонстрировавший лояльность Святополку и Мономаху.
Со времени С. М. Соловьева считалось, что он получил черниговский стол по праву старшинства[170], однако в последнее время получила распространение точка зрения П. В. Голубовского[171], согласно которой старшинство среди сыновей Святослава Ярославича принадлежало Олегу, но он был лишен Чернигова по общему решению князей. Еще одна гипотеза, сформулированная А. В. Назаренко, предполагает, что на Любечском съезде Святославичи, получив волости своего отца, были лишены права наследования киевского стола, в качестве компенсации за который Мономах передал под управление Олега Курск[172].
ebooksa