– Не согласен, – тут же возразил Роб, ибо несправедливо было бы отдавать этому немцу половину своего заработка.
Каллен откашлялся. Бросив взгляд на шотландца, Роб заметил тревогу на его лице и вспомнил, что тот рассказывал о разбойниках-мадьярах.
– Предлагай десять, соглашайся на тридцать, – произнес тихий голос за спиной.
– Я согласен отдавать десять процентов заработка, – предложил Роб.
Фритта пробормотал короткое тевтонское слово, которое, как решил Роб, было равнозначно английскому выражению «дерьмо собачье», потом столь же коротко пролаял что-то еще.
– Он говорит, сорок.
– Двадцать, переведи.
Сошлись на тридцати процентах. Поблагодарив Каллена за предоставленного толмача и отойдя от стола, Роб взглянул на трех евреев. Все они были среднего роста, со смуглыми почти до черноты лицами. У того, что стоял сразу за Робом, были мясистый нос и толстые губы, обрамленные густой каштановой бородой, тронутой сединой. Он не посмотрел в сторону Роба, а шагнул к столу, сосредоточенный, как воин, уже прощупавший оборону противника.
Новичкам велели занять назначенные им места в караване и располагаться на ночлег здесь. Выйти в путь собирались завтра с рассветом. Роб отыскал свое место между Калленом и евреями, распряг Лошадь и пустил ее щипать травку в нескольких десятках шагов от повозки. Жители Ваца пользовались последней возможностью заработать на нежданно свалившихся путниках и сбывали тем провизию. Мимо прошел крестьянин, предлагая яйца и желтый сыр, за всё четыре денье – неслыханный грабеж! Вместо платы Роб предложил обмен: отдал три пузырька Особого Снадобья от Всех Болезней и получил свой ужин.
За едой он заметил, что соседи внимательно разглядывают его. На стоянке Шереди натаскал воды, но ужин готовила дочка Каллена. Была она очень высокая, с рыжими волосами. У костра позади Роба расположились пять человек. Закончив ужин, он направился к евреям, которые чистили своих лошадей. У них были добрые лошади и еще два вьючных мула – один, вероятно, вез палатку, которую теперь установили. Молча они наблюдали, как Роб приближается к тому, кто стоял за его спиной во время переговоров с Фриттой.
– Меня зовут Роб Джереми Коль. Хочу поблагодарить вас.
– Не за что, не за что, – сказал человек, убирая щетку со спины коня. – Меня зовут Меир бен Ашер. – Своих спутников он тоже представил. Двое из них стояли рядом, когда Роб увидел их в первый раз: Гершом бен Шмуэль, с шишкой на носу, невысокий, но на вид крепкий, как колода, и Иуда Га-Коген, востроносый, с поджатыми губами, с густой шевелюрой блестящих и черных, как у медведя, волос и такой же бородой. Двое других были моложе годами. Симон бен Га-Леви – худощавый, серьезный, почти взрослый, этакая жердь с едва пробившейся бородкой. А Туви бен Меир – мальчик лет двенадцати, для своего возраста очень высокий, как Роб в свое время.
– Мой сын, – сказал Меир.
Остальные молчали, внимательно разглядывая Роба.
– Вы купцы?
– Когда-то, – кивнув головой, сказал Меир, – наши семьи жили в германском городе Гаммельне. А десять лет назад мы все перебрались в Ангору75, это в Византии. Оттуда путешествуем и на запад, и на восток, продаем, покупаем.
– А что продаете и что покупаете?
– Немножко того, чуточку сего, – пожал плечами Меир.
Роб пришел в восторг от такого ответа. Он часами придумывал, что бы такое рассказывать о себе незнакомым людям, а теперь необходимость в этом вовсе отпала – купцы и сами не слишком- то откровенничали.
– А куда направляетесь вы? – спросил юноша по имени Симон, и Роб даже вздрогнул от неожиданности – он думал, что по-английски понимает один Меир.