Наконец Роб захватил Мирдина врасплох, когда тот прилег в тени под каштаном во дворе медресе, читая последний, двадцатый том трудов Разеса.
– Хороший лекарь был Разес! Его «Аль-Хави»176 охватывает все области лекарского искусства! – как-то смущенно проговорил Мирдин.
– Я прочитал двенадцать томов, скоро доберусь и до остальных. – Роб пристально посмотрел на Мирдина. – Разве это плохо, что я нашел женщину, которую смог полюбить?
– Как ты мог взять жену из чужаков? – удивленно взглянул на него Мирдин.
– Мирдин, она сокровище!
– «Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее»177. Она же из гоев, Иессей! Глупец! Мы – народ, который рассеян по свету и окружен врагами, нам приходится бороться за выживание. И всякий раз, когда кто-то женится на женщине другой веры, это значит, что прерывается его род среди нас, мы лишаемся его потомства. И коль ты этого не понимаешь, ты не такой человек, каким я тебя считал. Я не желаю водить с тобой дружбу.
Вот как! Роб ошибался – жители еврейского квартала играли немалую роль в его жизни, ведь они по доброй воле приняли его в свою среду. Этот же человек играл самую важную роль, ибо подарил ему свою дружбу, а друзей у Роба было не так много, чтобы ими разбрасываться.
– Я действительно не такой человек, каким ты меня считал. – Роб испытывал настоятельную потребность выговориться, он ни минуты не сомневался, что этот человек его не предаст. – И женился я не на женщине чужой для меня веры.
– Да она ведь христианка!
– Именно.
У Мирдина кровь отлила от лица.
– Это что, глупая шутка?
Роб ничего на это не ответил, и тогда Мирдин встал с земли и бережно подобрал книгу.
– Извращенец! Окажись это правдой – если ты, конечно, не лишился рассудка, – ты рискуешь не одной лишь своей головой! Ты и меня ставишь под удар. Почитай фикх – там написано, что, говоря мне такие вещи, ты делаешь меня соучастником преступления, если только я не донесу на тебя. – Он зло сплюнул. – Сын лукавого! Ты ставишь под удар и моих детей! Я проклинаю тот день, когда мы встретились. – Мирдин торопливо зашагал прочь.
Но дни проходили за днями, а люди калантара не приходили за Робом. Значит, Мирдин не побежал доносить.
В больнице же женитьба Роба не создала ему никаких трудностей. Среди тех, кто работал в маристане, пошли слухи, что он взял в жены христианку, но на него и так смотрели как на человека необычного: чужеземец, еврей, который сидел в тюрьме, а потом получил калаат. И на этот необычный брачный союз посмотрели как на очередное его чудачество. Если не считать этого, то в мусульманском обществе, где человеку разрешалось иметь четырех жен, появление у кого-то новой жены не вызывало особого интереса.
И все же он всей душой ощущал потерю Мирдина. Карима он сейчас тоже почти не видел: молодой хаким стал вращаться в среде придворной знати, его днем и ночью приглашали то на один прием, то на другой. После чатыра имя Карима было у всех на устах.
Так вышло, что Роб остался один со своей женой, как и она с ним. Жизнь вдвоем заладилась у них с самого начала. Как раз ее рук и не хватало его дому, теперь там стало куда теплее и уютнее. Охваченный любовью, он проводил с Мэри каждую свободную минуту, а когда они бывали порознь, Роб все время вспоминал ее влажную розовую плоть, нежную линию носа, живые умные глаза.
Они ездили за город, на холмы, и предавались любви в потайном гроте шаха Ала, где был серный источник. Дома он оставил на видном месте книгу со старинными индийскими рисунками, а когда попробовал некоторые позы, изображенные на них, то убедился, что Мэри вдумчиво изучила книгу. Одни позы доставляли им большое удовольствие, другие заставляли их веселиться. Они частенько заливисто хохотали, занимаясь любовными играми на спальной циновке. Но Роб неизменно оставался ученым.
– Отчего у тебя так много влаги? Ты словно колодец, который засасывает меня.