– Шах желает, чтобы сегодня ты сопровождал его на прогулке.
– Не тревожься, все хорошо, – успокоил он жену и отправился вслед за воинами. В больших конюшнях за Райским дворцом он встретил и Мирдина Аскари, без кровинки в лице. Посовещавшись, они пришли к выводу, что за этим приглашением стоит Карим, который со времени своей громкой победы сделался любимым наперсником шаха.
Так оно и оказалось. Когда в конюшнях появился шах, сразу же за повелителем следовал Карим. С улыбкой во все лицо он прошагал за шахом к своим друзьям.
Правда, улыбка его стала менее уверенной, когда шах склонился над Мирдином Аскари, который, простершись ниц, бормотал что-то на своем наречии.
– А ну-ка говори на фарси и объясни нам, что ты там хотел сказать, – резко бросил Ала ад-Даула.
– Это благословение, государь. Евреи произносят его, когда видят царя, – не без труда выговорил Мирдин. – «Благословен Ты, Господь Бог Израилев, царь Вселенной, давший от славы своей всякой плоти и человеку».
– Зимми произносят благодарственную молитву, когда видят своего шаха? – спросил Ала, пораженный и довольный этим.
Роб уже знал, что эту броху благочестивые иудеи произносят, увидев любого царя, но ни он сам, ни Мирдин отнюдь не собирались разъяснять эту тонкость шаху. Так что Ала в отличном расположении духа вскочил на своего белого коня, и вслед за ним три друга выехали на загородную прогулку.
– Мне докладывали, что ты взял себе жену родом из Европы, – окликнул шах Роба, сгорбившегося в седле.
– Истинно так, о великий повелитель.
– Еще говорили, что волосы у нее цвета хны.
– И это правда, о могучий владыка.
– Волосы у женщин должны быть черными.
Роб не собирался спорить с царем, ни к чему это. Он был доволен и тем, что его женщину Ала ценит невысоко.
Этот день был весьма похож на предыдущую прогулку Роба с шахом, разве что теперь можно было делить бремя царского внимания с двумя друзьями. Поэтому Робу приходилось меньше напрягаться и он мог получать больше удовольствия, чем в прошлый раз. Ала весьма обрадовался, обнаружив у Мирдина глубокие познания в истории Персии; пока они медленно ехали, направляясь к холмам, шах и Мирдин вели беседу о разграблении Персеполя Александром Македонским в седой древности. Как перс Ала от души порицал это деяние, как воинственный завоеватель он от души восхищался Александром. Незадолго до полудня Ала ад-Даула, выбрав тенистый уголок, поупражнялся с Каримом в бою на кривых саблях. Пока они кружили, а их сабли звенели, скрещиваясь, Роб с Мирдином вполголоса беседовали о перевязке кровеносных сосудов, обсуждая сравнительные достоинства шелка, полотняных ниток (которые, как они оба согласились, слишком недолговечны), конского волоса и человеческого волоса – последнему отдавал бесспорное предпочтение сам Ибн Сина. В полдень последовал обильный обед с возлияниями под сенью царского шатра, а затем все трое по очереди проиграли повелителю в шахскую игру, хотя Мирдин сражался доблестно и один раз едва не выиграл партию, отчего Ала насладился своей победой в полной мере.
Потом они по-дружески плескались в потайном гроте Ала ад-Даулы, давая отдых телу в теплой воде маленького озерка, дух же их поддерживали бесконечные чаши превосходного вина.
Карим с наслаждением перекатывал вино на языке, прежде чем проглотить, потом одарил шаха улыбкой:
– Я ведь в детстве был попрошайкой, нищим. Не рассказывал я об этом, о великий повелитель?
Ала улыбнулся Кариму в ответ и отрицательно покачал головой.
– И вот мальчик-попрошайка теперь пьет вино царя царей.