Фархад покинул их, но вскоре возвратился и сказал: царь весьма опечален тем, что сегодня не может уделить им время.
– Мы подождем, – сказал на это Ибн Сина. – Быть может, явится какая-нибудь возможность.
Фархад радовался падению могущественного царедворца. Кланяясь Робу, он даже улыбнулся.
Они прождали весь день, а к вечеру Роб проводил Ибн Сину домой. Утром они возвратились во дворец. Фархад по-прежнему стремился сохранять всю свою любезность. Он проводил их в ту же переднюю и позволил томиться там ожиданием, хотя скоро стало ясно, что шах не примет их. Тем не менее они ждали. Ибн Сина почти не разговаривал. Один раз он вздохнул:
– Мне она всегда была все равно что дочь. – Помолчал, потом добавил: – Чем впрямую столкнуться с визирем, шаху куда легче делать вид, что решительный удар, нанесенный Кандраси, для царя лишь мелкий укол.
Весь второй день они провели в стенах Райского дворца. Постепенно становилось ясно: невзирая на всю славу и влияние Князя лекарей, несмотря на то, что Карим был любимцем царя, шах Ала ничего предпринимать не станет.
– Он предпочитает сдать Карима с потрохами имаму Кандраси, – мрачно сказал Роб. – Будто они играют между собой в шахскую игру, а Карим – лишь фигура, которой можно пожертвовать без больших сожалений.
– Через два дня состоится Большой прием, – проговорил Ибн Сина. – Надо облегчить шаху задачу помочь им. Я при всех обращусь к нему с просьбой о помиловании. Я – муж обвиняемой, а Карима любят все. Народ поднимет крик в поддержку моего прошения о спасении героя чатыра. Шаху останется лишь представить дело так, что он проявляет милосердие, идя навстречу желанию своих подданных. – Если произойдет так, – добавил Ибн Сина, – Кариму, вероятно, дадут двадцать ударов палкой, а Деспину подвергнут порке и запретят ей до конца жизни покидать дом мужа.
Но при выходе из Райского дворца они встретили аль- Джузджани, который ожидал их там. Мастер-хирург любил Ибн Сину не меньше, чем все остальные. Из любви он и взял на себя задачу сообщить им дурные вести.
Карима и Деспину уже судил шариатский суд. Выступили три свидетеля, все трое почтенные муллы. Ни Карим, ни Деспина не пытались отрицать свою вину – несомненно, ради того, чтобы избежать пытки. Муфтий, судья, приговорил их обоих к смертной казни, которая должна свершиться завтра поутру:
– Женщина Деспина подлежит отделению головы от туловища. Кариму Гаруну надлежит вспороть живот.
Роб растерянно переглянулся с Ибн Синой. Он ожидал, что Учитель скажет аль-Джузджани, каким еще образом можно спасти Карима и Деспину, но старик лишь покачал головой.
– Исполнение приговора мы отвратить не можем, – сокрушенно проговорил он. – В наших силах лишь позаботиться о том, чтобы смерть пришла к ним милосердно.
– Тогда нужно кое-что сделать, – тихо сказал аль- Джузджани. – Подкупить кого нужно. А вместо лекарского помощника в тюрьму калантара надо послать врачевателя, которому мы можем доверять.
Весенний воздух был теплым, но Роба продрал мороз по коже.
– Пусть это буду я, – сказал он.
В ту ночь он не смог уснуть. Поднялся еще до зари и поехал на гнедом по темным городским улицам. Оказавшись у дома Ибн Сины, Роб в глубине души еще надеялся разглядеть во мраке фигуру евнуха Вазифа. В комнатах обеих башен не было ни света, ни жизни.
Ибн Сина передал ему кувшин виноградного сока.
– Сок густо насыщен производными опия и порошком чистого семени конопли под названием буинг, – наставлял он Роба. – В этом есть известный риск. Они должны выпить как можно больше этого напитка. Но если кто-то из них выпьет чересчур много и не сможет идти на казнь своими ногами, то вместе с ними умрешь и ты.
– С Божьей помощью, – кивнул Роб, чтобы подтвердить: смысл наставления он вполне понял.