– Да будет милостив к тебе Аллах, – откликнулся Ибн Сина, и не успел Роб выйти из комнаты, как Учитель стал нараспев читать стихи из Корана.
В тюрьме Роб объявил часовому, что он лекарь, и получил стражника в сопровождение. Сначала они направились к тем камерам, где содержались женщины. В какой-то из них – это было отчетливо слышно – женщина то напевала, то безутешно рыдала. Роб испугался, что эти безумные звуки издает Деспина, но ошибся. Она спокойно ожидала своей участи в крошечной камере, немытая, не надушенная, со спутанными прядями волос. Ее худенькое стройное тело закутали в грязные черные одеяния.
Роб поставил на пол кувшин с буингом, подошел к Деспине и откинул ее вуаль.
– Я принес тебе питье.
Впоследствии он всегда станет думать о ней как о femina202, словно вобравшей в себя черты его сестры Анны-Марии, жены Мэри, той продажной девки, что обслуживала его в повозке на майдане, да и вообще всякой женщины, какую он только встречал на своем жизненном пути.
В глазах Деспины стояли слезы, однако от буинга она твердо отказалась.
– Ты должна это выпить. Это поможет тебе.
Она отрицательно покачала головой. «Я и так скоро буду в раю», – молили и убеждали Роба ее полные страха глаза.
– Отдай лучше ему, – прошептала она, и Роб простился с Деспиной.
Гулким эхом отдавался в коридоре каждый шаг, когда Роб вслед за стражником прошел вдоль рядов камер, спустился по двум коротким лестничным пролетам, снова оказался в таком же каменном туннеле, вошел в такую же тесную камеру.
Друг его был бледен.
– Значит, ты, европеец!
– Я, Карим.
Они обнялись, крепко сжимая друг друга.
– А она?..
– Я был у нее только что. Она держится молодцом.
– Я ведь, – вздохнул Карим, – несколько недель даже не слышал ее голоса! Вот и пошел тогда, чтобы хоть услышать, ты понимаешь? Я был совершенно уверен, что слежки за мной нет.
Роб кивнул.
У Карима дрогнули губы. Он схватил протянутый ему кувшин и пил жадно, вобрав в себя две трети содержимого, прежде чем вернул.
– Это поможет. Ибн Сина изготовил собственноручно.