Человек человеку — кот

22
18
20
22
24
26
28
30

— Двести семьдесят шесть — ноль, — говорит. Уныло, разочарованно.

— Что? — не понял я.

— Счет. Двести семьдесят шесть — ноль в его пользу, — поясняет Саня. — Соревнование у нас. Кто кого. Либо я его стукну, либо он увернется. Почти каждый день по раунду.

И лезет в карман. Кот замурлыкал и — прыг ему на колени! Спокойно, без тени страха. Ну, да, Саня всегда был джентльменом, во всех играх. Я ошалело глазею на кота.

Тем временем из кармана появляется сверток, пахнущий рыбой. Кот заурчал пуще прежнего и нетерпеливо заерзал.

Сардинка. Или селедка — черт ее разберет, не силен я в ихтиологии. Пока хвостатый оппонент хрустит да закусывает, Саня чешет его за ухом.

Я стою. Наконец рыбка съедена, дружок мой школьный на прощание треплет котяру по мощному загривку и встает.

— Пока, Уксус, — говорит. — До завтра.

И пальцем возвращает на законное место мою отвисшую челюсть.

Я в ужасе. В полном. Думаю, вы меня поймете. Так Сане и шепчу: «В ужасе, мол, я. В полном». А он смеется.

— Таких, — говорит, — как Уксус еще поискать надо. Чудо, не кот. В сухую меня обставляет. Второй год, между прочим! Каждый день думаю: вот, сегодня непременно размочу счет. Какое там…

— Ну, положим, у котов реакция не чета нашей, — развожу я руками. — Ладно, а селедку-то зачем?

Он все смеется:

— Любит Уксус селедку. Каждый ведь что-нибудь любит? Я вот, например, пиво баночное обожаю. И вообще, должен же быть какой-то приз? Игра у нас или нет? Все по честному, по-джентльменски.

Поднимаемся на третий этаж. «Щелк-щелк!» Ключ поворачивается в замке.

Посидели славно. Санька остался тем же Санькой — другом-непоседой, затейником и выдумщиком. Мы стали старше, но — честное слово! — будто и не было этих десяти лет; и завтра нам опять предстоит сесть за нашу парту, первую в центральном ряду, ему слева, мне справа…

С этого дня мы сталкивались под аркой чуть не каждый день. Иногда я нарочно поджидал его, иногда — он меня. Центр кишел людьми, спешащими, суетливыми, и только наши дворы оставались сказочно тихими. Даже не верилось, что в двух шагах отсюда грохочет столица, чадят автомобили и тысячи ног шаркают по древнему булыжному тротуару.

К осени счет Саня — Уксус дошел до трехсот восьми — ноль в пользу кота. Саня неизменно скармливал ему рыбку, чесал за ухом и трепал по загривку, а кот, за минуту до этого собранный и напряженный как струна, довольно урчал и жмурился. Потом мы либо поднимались к Сане («Бастардо», «Ауриу», «Алеатико Аю-Даг»), либо шли ко мне («Кокур Сурож», «Токай», «Южная роза», «Гратиешты»), либо расставались до завтра. Уксус провожал нас сытым снисходительным взглядом.

Так продолжалось до пятого октября. Мы с Саней вышли из-под арки, хохоча над очередной историей из репертуара моего шефа. Ветер носил по двору хрустящие огненно-рыжие листья. Старухи попрятались по коммуналкам, осень все-таки, не май месяц.

Уксус, как всегда, дремал на лавочке. К октябрю он стал еще более рыжим, под цвет кленовых листьев.