Так ненормально много «почему» и «если бы»… За всю жизнь столько не набралось. Не нужны они были до сих пор в жизни.
Он услыхал запах мяты и остановился.
Куда бежать? От кого он стремится спастись? Это невозможно. Убежать от всего, что дорого, от детства и инстинктивных движений — ну как это сделаешь?
Мята напомнила ему собственное ранение, и как его выхаживали…
Он замер на границе леса и степи. Река не слышна, река далеко.
Надо вернуться и принять неизбежное.
Стараясь не чувствовать, как пахнет мята, он сделал несколько шагов…
И вновь побежал.
Ему просто нужна была короткая передышка.
…И когда он понял, что удар, нанесенный вепрем, конечен, он бросился и отплатил буленбейсеру. Наверное, он здорово любил брата, больше остальных братьев, наверное, так нельзя. Ведь он даже не вызвал посланца на бой. Ведь он не ударил и не позволил защититься. Он доисторически загрыз виновного, повалив на землю, вцепившись зубами в мягкое горло и не отпустив.
Это вкус крови, пусть в памяти, перебил запах мяты и позволил продолжить бег.
Если бы не это убийство, он успел бы сказать брату: «Я любил тебя!» Но тут уж пришлось выбирать. Он успел отомстить. Он не успел прорычать слова отчаяния, слова любви.
Ведь в таком случае он отпустил бы горло.
И гневные вопросы на заре, всеобщее осуждение: как, он предпочел личное общему! Этот для него был брат, а племя, выходит, не братья? А другие племена, союзные, близкокровные, кто они для него, враги?!
И на всё один ответ: изгнание. Прочь, ты, поставивший в центр мира себя!
Времени — до следующего утра. Будучи встречен в пределах наших, познаешь ты стыдный уход, не в схватке, не на охоте, как тот, кого ты защищал…
Уход волею своих. Отказ тебе от мира решением собственного племени.
Что бывает хуже?
Песни учат, что хуже бывает странствие в чужих краях.
Испытывал ли он страх? С приближением реки дальнейшая жизнь становилась всё реальней…