– Не наш метод. Мы стараемся выявить их на раннем этапе и скорректировать интересы. Так сказать, отвлечь молодежь от пагубного влияния улицы. Представь себе, что кто-то творит с реальностью все, что захочет, не понимая последствий. Как ты сейчас – взял и сделал прокол. Ты не знал, что у тебя получится, и ничего плохого не хотел. Но сколько всего можно сделать по незнанию? Вот мы и должны от такого защищать. Лучший способ сделать так, чтобы человек, скажем, не пил, не курил и не делал ничего противозаконного – это как можно раньше дать ему другой, более сильный, но безопасный интерес. А сильнее творчества ничего не придумать.
– Что, все фантасты?.. – Герман мог не договаривать.
– Многие, – сказал папа Дима.
– Но среди них есть и просто талантливые люди! – вставил Пьер.
Герман вспомнил, как папа Дима аккуратно направлял Разбегаеву в сторону от фэнтези. Как хвалил и даже перехваливал любые научно-фантастические рассказы, которые приносили студийцы.
– Вы нам врали, – повторил он. – Можно писать все, что угодно…
– Ты прав. А если бы я рассказал все на студии, вы бы меня послушались? Не бросились бы тут же испытывать способности и делать мир лучше?
– Они же ничего не знают, – Герман представил себе, как Пьер выступает перед той же Разбегаевой, перед Самоцветовым, перед Водопьяном.
– Они верят в то, во что хотят верить, – на этот раз уже сам Пьер заговорил с интонациями папы Димы.
– Но я-то уже в курсе…
Теперь Герман постарался вообразить, как он сам приходит к Вадику Водопьяну открывать тому глаза. Как строчит по электронной почте письма Самоцветову. Как берет слово на заседании студии.
Представил, что будет потом.
– Контракт остается в силе, – напомнил Пьер. И процитировал сам себя: – «Знаете, это контракт для вас, а не вы для контракта…»
– Есть и другое предложение, – сказал папа Дима. – Ты мог бы присоединиться к нам. Может быть, найдешь лучший вариант…
– Ну уж нет! – Герман обнаружил, что поднялся. Вообще, сегодня тело как будто действовало отдельно и всегда забегало вперед. – Можно мне идти? Я никому не скажу, Дмитрий Иванович. Честно!
– Можно, – вздохнул папа Дима.
Герман посмотрел на Пьера. Тот поднял брови и покачал головой.
…Обратную дорогу Герман нашел легко. Впрочем, нашел или создал – он уже не понимал. Казалось, стеллажи в дальних углах падали вереницей, как складываются фигуры из плашек домино. Падали и открывали каменистое плато под нездешним небом. Там какие-то существа зачехляли огромные пушки, которые уже не могли стрелять обитаемыми снарядами. На горизонте садились в пустыне, тут же покрываясь ржавчиной, яйцеобразные ракеты, имеющие прототипом аппарат инженера Лося. Тени марсианских кораблей все еще скользили по пескам, но если поднять глаза, то становилось видно, что это всего лишь тени причудливых облаков.
А еще выше, в сетях гравитации, словно космический мусор, плавали безлюдные старые челноки на кейворите и покореженные фотонолеты. Словно медузы, трепыхались в эфире обрывки звездных парусов. Зарастали проколы для гиперпрыжков, и само гиперпространство исчезало, превращаясь в досужую гипотезу. Рассыпались мертвые космические станции-города. Затягивались полости грузовых астероидов, делая их тем, чем они до этого и были, – каменными глыбами в пустоте.
Зато когда Герман наконец-то увидел дверь на платный абонемент, то уже знал, что сделает сам.