Начиналась новая жизнь.
В суете первых месяцев отцовства Тадам едва не пропустил день, когда треснула разбитая ударом изнутри скорлупа.
Неделя за неделей пролетали так быстро, что он не успевал замечать течение мимолетных дней. Работы прибавилось – хотя состав семьи увеличился формально лишь на треть, ее потребности возросли вдвое. Лис была всецело поглощена ребенком. Она не оставляла его одного ни на минуту и не сводила глаз с прочной оболочки яйца, словно силясь рассмотреть за ее матовой поверхностью родные черты.
– Как ты думаешь, любимый. На кого из нас он будет похож больше? – спрашивала она мужа по десятку раз за день.
– На тебя, – отвечал Тадам, видя, как лицо жены освещается счастьем после каждого такого ответа. Он знал, что это не может быть правдой, но любил делать свою женщину счастливее. Иногда для этого было достаточно совсем немногого – как и на этот раз.
Они нечасто появлялись теперь вместе на людях – гораздо реже, чем обычно, и даже реже, чем в период беременности Лис, которая ужасно стеснялась своей погрузневшей фигуры и практически перестала покидать дом до того момента, когда пришел наконец ее срок. Лис боялась простудить малыша, и все попытки объяснить ей, что внутри сверхпрочной оболочки их дитя находится в совершеннейшей безопасности до той самой поры, пока не окрепнет достаточно для того, чтобы от нее освободиться, натыкались на категорическое «нет» с ее стороны.
– Всему свое время, – строго говорила она, и взгляд ее оленьих глаз был полон укора. В конце концов Тадам смирился. Однако ему постоянно приходилось пресекать попытки жены сломя голову – сейчас же, немедленно! – в лучших традициях чисто женской логики кинуться за одеждами для их чада в ближайший магазин товаров для новорожденных. Доходило до ссор, основным – и единственным работающим наверняка – аргументом со стороны Тадама было то, что не стоит приобретать одежду для малыша хотя бы до той поры, пока его пол не будет точно определен.
А какой может быть пол у биокерамического яйца, скорлупа которого прочнее камня?
Супруге же, поглощенной заботой об их совместном ребенке, совершенно ни к чему знать правду об их действительном финансовом положении.
Тадам считал себя хорошим мужем, свято оберегающим свою женщину от всех опасностей жизни – включая опасность разочарования в нем самом.
Он надеялся также, что станет не менее образцовым отцом, – ведь беречь покой ребенка должно оказаться гораздо более простым делом, чем утаивать часть правды от его матери. Не так ли?
А что может быть проще, чем обмануть ребенка, если уж научился обманывать его мать?
Все эти перспективы казались сейчас весьма отдаленными, и Тадам постепенно втянулся в ритм новой жизни, зарабатывая свои невеликие деньги, целуя жену по возвращении домой и выслушивая от нее очередное предположение относительно пола их драгоценного отпрыска.
Жизнь шла своим чередом, не оставляя времени на созерцание ее стремительного течения.
Однако сегодня все изменилось – вновь.
– Милый, милый! – встретил его на пороге задыхающийся крик жены. Ворвавшись в детскую комнату – с обоями в паровозиках, плюшевых медведях и мультипликационных мышатах, а как иначе? – Тадам понял, что она плачет от счастья.
Лис в последнее время часто плакала, по причине и без, и по тональности и громкости ее рыданий Тадам давно научился различать уровни депрессии, в которую она погружалась под гнетом забот.
Она протянула ему навстречу сложенные лодочкой ладони, в которых покоилось яйцо.
– Видишь? Ты видишь?..
По гладкому боку яйца змеилась трещина. В следующий миг новый удар изнутри сделал ее шире.