Потом следовали еще удары. Один за одним.
– Что ты видишь, любовь моя? – спросила его шепотом Лис.
– Я думаю, то же, что и ты, ангел мой, – шепотом ответил Тадам.
– По-моему, это ухо, – сказала Лис после минуты, потраченной на тщательное разглядывание того, что лежало сейчас в половинке расколотой сферы, которую она держала в руках.
– Определенно ухо, – согласился с ней муж.
– Как ты думаешь, оно нас слышит? – спросила Лис, разглядывая содержимое яйца со всех сторон.
– Надеюсь, что да, – ответил Тадам. – Если ты – только ухо, то со стороны судьбы крайне цинично лишить тебя еще и слуха.
– Э-эй! – Лис помахала уху, а потом рассмеялась и расплакалась одновременно. – Мы любим тебя, малыш!
Глядя на нее, Тадам тоже помахал уху рукой.
– Кстати, козелок у него точно твой! – сказал он жене и улыбнулся в ответ вспыхнувшему в ее глазах счастью.
Тут ухо заплакало, и его пришлось кормить грудью, чтобы оно успокоилось.
– И ничего страшного в этом нет, – говорила ему Лис месяц спустя. – Нет причин впадать в панику и поддаваться тоске. У Салкиных, которые живут ниже по улице, малыш в первый год больше всего был похож на шмеля, весь такой толстый, мохнатый и в черно-желтую полоску. А Герепановы из дома напротив так и вовсе родили ногу… правую, если мне память не изменяет. И ничего ведь, вышли из положения! Пусть не сразу, пусть постепенно – но они ведь купили все, чего недоставало при рождении, и скорректировали облик детишек. На то Центры и нужны. Иначе выходило бы, что взносы мы им платим совершенно впустую!
Тадам угрюмо кивал, проклиная про себя тот день, когда легкомысленно отказался учиться на эмбриомеханика, избрав для себя более перспективную, как казалось в юности, стезю мультифунк-ционалиста-универсала… что на деле оказалось лишь более куртуазным наименованием простого разнорабочего.
Эх! Вернуться бы на пару десятков лет назад… И доход был бы иным, и собственное умение должным образом программировать модификации развивающегося организма сейчас бы очень пригодилось. На одних только взносах бы экономили круглую сумму. Это ж не тот случай, когда сапожник без сапог… Это ведь – эмбриомеханик!
Самая ценная и востребованная специальность в эпоху торжества генной инженерии, эмбриотехники и трансплантологии…
Кто ж знал-то еще пару десятилетий назад, что все так обернется?
Победа над зловещим призраком реакции отторжения пересаженных органов и тканей организмом-реципиентом привела к бурному всплеску интереса к изменению человеческого тела. Движение модификаторов захватило весь мир, не оставив равнодушным никого.
Человечество менялось и видоизменялось, используя для большей приспособленности к условиям жизни, среды обитания и профессиональной деятельности весь необъятный арсенал биосферы Земли, накопленный за миллионы лет эволюции. Пересаживалось все, всем и ото всех – для достижения большей функциональности индивидуумов и просто для красоты.
Вскоре неизмененные человеческие тела стали редким явлением среди полчищ модификантов. Женщины-кошки, люди-пауки, кентавры и минотавры, русалки, грифоны и горгульи… Шагнув из глубин безудержной человеческой фантазии в реальный мир, совсем скоро они заполонили его, перестав удивлять друг друга и удивляться чему-либо вообще. Приспосабливаясь к любому местообитанию, любой деятельности и любым нормам общественной морали простой заменой органов, частей тел и изменением внешнего вида, человечество быстро заняло все возможные экологические ниши, вытеснив из них большую часть их естественных обитателей.
Под давлением все возрастающего спроса на органы и ткани вымерла или была истреблена большая часть крупных представителей животного царства планеты. Функцию доноров взяли на себя банки органов, предлагавшие все бесконечное многообразие экосферы планеты, клонированное из бережно собранных коллекций образцов и размноженное в чанах биофабрик.