Костя пошевелился, чертыхнулся сквозь зубы и ударом ноги сшиб обломок на землю. Встал. Следом поднялся и я.
Кулаки сжались у меня сами собой, а на глаза навернулись предательские слезы.
На месте моего верного кораблика, моего трудяги «Саргасса», чернела безобразная воронка, полная искореженных железок, в которых узнавались как останки звездолета, так и останки парочки вездеходов. Рядом с воронкой, совершенно неповрежденные, валялись двухпотоковый бласт и широкополая шляпа предводителя старателей. Самый дальний от воронки вездеход не разорвало на части — его просто отшвырнуло на купол, запрокинув набок, гусеницами скорее кверху, чем наоборот, и внутри вездехода сейчас кто-то гнусаво хныкал.
Между воронкой и куполом тремя оплавленными комками торчало все, что осталось от горняцких роботов.
В стороне поднялся один из пяти старательских сыновей-пешек. Бласта в руках у него уже не было, а лицо сделалось совершенно очумелым.
А в голубом небе Волги, виляя инверсионными хвостами, уходили прочь два истребителя чужих. Они явно не собирались совершать еще один заход — заимка им была неинтересна. Звездолет сожгли и убрались. Наблюдение это отложилось куда-то на самое дно сознания.
С минуту я отрешенно таращился на обломки. Потом зачем-то подобрал бласт. Уцелевший старатель тотчас поднял руки и испуганно поглядел на меня. В вездеходе продолжали хныкать.
Костя опомнился первым — заглянул, пригнувшись, внутрь вездехода. Откинул до отказа дверцу и запустил руки в кабину. Оттуда он вытащил мальца лет четырех, зареванного и перепачканного в крови. Но кровь, похоже, не его — малец остался целехонек, просто был напуган дальше некуда.
Я подошел, заглянул тоже. Женщина внутри вездехода просто не могла остаться живой — ее поза совершенно это исключала. Сомневаюсь, что у нее уцелел позвоночник.
— В дверь ее не вытащить, — сказал Костя без выражения. — Давай-ка попробуем поставить его на гусеницы.
Мы уперлись спинами в теплый бок купола и налегли что есть силы.
— Давай сюда, чего пялишься? — гаркнул Костя на очумелого старателя, и тот послушно подбежал и тоже налег, хотя я заметил, что он осторожно косится на брошенный мною па-почкин двухпотоковый бласт.
Вездеход, тяжелый, зараза, как вырезанный пласт руды, все же поддался, нехотя перевалился через правую гусеницу и встал как положено, некоторое время покачавшись на амортизаторах. Костя тут же сунулся в кабину. Женщину он взял на руки, но мне показалось, что он держит тряпичную куклу, а не человека.
— Мама, — тихо сказал малец, размазывая по лицу грязь и кровь. Странно, но он не заревел снова, хотя я видел, что из глаз его все еще катятся слезы.
— Все, пацан, — глухо сказал я. — Мамы у тебя больше нет. И остальных, если были, тоже нет.
Я знал, что это жестоко. Но сюсюкать я просто не смог.
— Эй, ты! — Я обернулся к уцелевшему старателю. — Да перестань ты на пушку пялиться! Никто в тебя стрелять не собирается, если не заслужишь. Это твой родич? — Я кивнул на окаменелого пацана, неотрывно глядящего, как Костя уносит мертвую мать.
— Сосед, — отозвался старатель нетвердым голосом. — Сынишка соседский.
Кажется, он так и не поверил, что в него не собираются стрелять.
Изломанную женщину Костя оставил на краю воронки. И вернулся ко мне.
ebooksa