— Вот-вот светать начнёт, — сообщил Псих зачем-то, словно рассвет в Зоне был вовсе не обязательным явлением. — Надо, наверное, назад перебраться, наверх.
— Зачем? — поинтересовался Сиверцев. — Там всё открыто, припрётся ещё тварь какая-нибудь. Выброс всех перебудил, поди, как раз на охоту повылазят.
— В подвале можем вездеход зевнуть, — объяснил Псих. — А наверху и слышно, и видно.
— Думаешь, так рано явятся? — усомнился Сиверцев. — Тараненко вообще говорил, что в среду приедут, скорее всего. А сейчас только вторник начался.
— Тараненко спешит, — убежденно сказал Псих. — Он из кожи вон вылезет, чтобы провернуть всё пораньше. Поэтому я практически не сомневаюсь, что вездеход появится в ближайшие два часа. И в наших интересах его не проворонить. Так что давай, Ваня, собирай манатки. Спать больше не будем.
Делать нечего, пришлось скатывать пенку и пихать её в вещмешок. Пенка упиралась, ей не хотелось снова в душную неволю; Сиверцев боролся с ней, как Геракл с гидрой, но всё-таки поборол. Затянув горловину мешка Сиверцев встал и надел куртку. Псих тоже уже собрался.
Подвал, как уже говорилось, был довольно просторный, и Псих с Сиверцевым пережидали выброс в самом его центре. От дверей их отделяло добрых метров пятнадцать. И в подвале царила тьма кромешная, а тот факт, что собираясь оба подсвечивали себе фонариками, тьму за пределами освещённого пространства делал только гуще и плотнее.
Сиверцев не ожидал ничего худого, он просто направился ко входной двери, направив луч фонарика на саму дверь, примерно на уровне пояса. Поэтому когда Псих вдруг рявкнул: «Стоп! Замри!», Ваня вздрогнул, но автоматически повиновался — застыл на одной ноге, словно аист в гнезде. Месяцы на заимке, а также частые выходы наружу, за ограждение, многому его научили. Во всяком случае, научили беспрекословно повиноваться более опытным и главное — сначала повиноваться, а потом уж думать и глядеть, что там и как там.
Псих уже стоял рядом с Ваней и зачем-то освещал пол перед дверью. Ване показалось, что свет его фонарика почему-то имеет странный зеленоватый оттенок.
— Что такое? — настороженно справился Сиверцев.
— Холодец, — коротко ответил Псих.
Ваня присмотрелся и наконец-то понял, что это не фонарик Психа светит зеленоватым. Это пол перед выходом сплошь затянут студенистой массой, в которой, как говорили сведущие люди, растворяется даже титан. Холодца было много — наверное, и не перепрыгнуть. К тому же дверь была закрыта на замок и её сначала нужно было отпереть.
— Во блин! — с досадой произнёс Сиверцев. — И как мы теперь? Вброд нельзя же?
— Нельзя. Ботинки сожрёт. Не сразу, но минут за пять разлезутся. Зараза, пол тут ровный, никаких углублений, вот он и растёкся, не обойдёшь!
— Слушай, я в сортире кирпичи видел! — осенило вдруг Сиверцева. — Раз тут ровно, то слой этой дряни совсем тонкий. Перейдём по кирпичам!
Псих оживился:
— Дело! Айда!
Они бросили оружие и поклажу посреди подвала и метнулись к дверям сортира. Сиверцев сунулся внутрь, отодвинул швабру с ведром и передал кирпичи Психу, оставшемуся в дверях — два, потом ещё два и последний, пятый.
— Швабру тоже бери! — велел Псих. — Не швырять же их, в самом деле? Или разобьются, или, не дай бог, брызнет на нас. Лучше шваброй задвинем куда надо.
— Пластик… — с сомнением протянул Сиверцев. — Съест её холодец!