— Через крышу!
Копылов проворчал:
— Здесь не банька, а дот. Настил брёвен и крыша из свинца. Легче дверь срезать.
Капитан скомандовал Сергию резать дверь мушкетом, но тот ещё до команды схватил испытанное им в подобном деле оружие и пытался на ощупь в полной темноте установить необходимый режим. Как-то разом все притихли. Потрясённые событием рыцари молчали и тяжело вздыхали. Сергий, наконец-таки, крикнул:
— Отойти от двери! Всем отвернуться. Глаза закрыть.
Копылов проверил, поняли ли команду рыцари и, убедившись в том, что не поняли, заставил каждого из рыцарей повернуться лицом к другой двери и входу в парилку.
Слышно было, как Никлотовы лязгнули железом. А снаружи стало тихо, но тишина длилась один лишь миг. Раздался вой, похожий на волчий. Страшно заголосила какая-то женщина.
В темноте пламя мушкета, что казалось бесцветным в дневное время, было ослепительным. Таким было ощущение. С закрытыми глазами! И капитан уяснил, что был неправ, когда днём, на испытаниях оружия с пренебрежением нацепил защитные очки, выуженные Сергием из хабара десантуры. Сергий вырезал дверь и проход «в божий мир». Так он и сказал, но капитан, несмотря на мглу и пыль, витавшую в воздухе, яснее ясного узрел очевидный факт: они вышли в следующий круг ада.
На месте башни и дома Никлотовых дымились развалины.
Уже в сумерках нашли Илью. Он лежал в саду. Без сознания. Без рук и без ног. Переполненный счастьем, он бежал на свидание, не зная, что совершает последние шаги по земле. Изверги, возможно, приняли его за шевалье Ивана. Плащей иного цвета шевалье не носил. Ни здесь, ни в Константинополе. Когда капитан убрал упавший лист со лба истекающего кровью Ильи, он очнулся и попытался высказать последнее желание:
— Стре… стре…
Командир понял его. Как же не понять! Давным-давно, ещё в первой, так сказать, жизни, когда раненый капитан ковылял из окружения по распутице, он вышел на разбитую позицию артиллеристов; безрукий лейтенант, лишённый возможности застрелиться, умолял «стрельнуть» его. Контуженный и оглохший артиллерист не слышал и, скорее всего, не желал понимать, что говорит ему капитан. Белов смалодушничал. Поковылял дальше…
— Мы отомстим за тебя, Илюша, — сказал Белов.
Нажал на курок, и пуля из его ТТ вошла в сердце Гийома Геруа.
Там же в саду нашли и княжну. Живую. Покрытая пылью, она шла по саду как призрак. Бесцельно и спотыкаясь на каждом шагу. Увидела людей. У неё подкосились ноги — и она упала. На её запястье блестел браслет. Когда капитан подбежал, то увидел, что то был браслетик с часами. Первый и последний дар Гийома Геруа. Капитан отнёс Ярославу на руках до камня, на котором сидел шевалье Иван. Охватив голову руками, тот покачивался из стороны в сторону. Его сын стоял рядом и плакал. Из мглы и пыли появился ещё один выживший — Якун Всеславович. Шевалье глянул на очнувшуюся дочь, потом — на кастеляна уже несуществующего замка.
— Якун, отведи дочь в селище, к Болеславу.
Обняв дочь, шевалье Иван поцеловал её в лоб.
Капитан провожал взглядом Ярославу. Ведомая под локоток Якуном, она с каждым шажком таяла в пыльной мгле, пока не исчезла из поля зрения. В душе Белова вспыхнула жалость к несчастной девушке. Будь он религиозен, так вообразил бы душу убиенного Ильи, витающую над призраком несбывшейся любви. Увы! Наследие, что досталось ему от матушки и родной тётушки, он ограничил рамками привычного употребления слов, не вкладывая в них божественного смысла. Не испытывая пиетета к мракобесию, которое подаётся или навязывается под вывесками, штандартами, образами и символами христианства, он лишил себя способности умиляться при созерцании масок, извращений, небылиц и прочих глупостей, порождаемых христианской юдолью печали и плача. «Всё порушено, — с горечью подумал капитан, обозревая осколки прежнего мира шевалье Ивана, — Наступило безвременье, а в безвременьи возможен лишь призрак любви».
До наступления ночи Иван Никлотович, сидя на камне, смотрел на развалины замка, ставшими братской могилой его челяди. Тяжело восстав, глянул на Белова.
— Завтра. Всё завтра, сир капитан.
ebooksa