Натиск на Закат

— Почему твои предки, Якун Всеславович, ушли с острова?

— Так от бедности ушли служить-воевать в Треву.

— А мне сказывали, что богато на острове жили, — удивился Белов.

— Откель же богатство? Земелька там скудная. Сеют рожь да полбу, да рыбу в море ловят. Вот и всё богатство наше. А ежели недород, так и с голоду пухнут.

Из-за беседы на исторические темы опоздали к началу пира. Капитан, пока шествовал вслед за кастеляном, размышлял о вероятных изменениях в жизни Англии и Европы в результате действий команды погибшего генерала Джонни и иже с ними. Умозрительно представил океанскую волну, а точнее цунами, — и холодок пробежал по его спине. Ясно, что шевалье Иван для них никоим образом не является препятствием, о которое обрушится мощная волна. Ему всего лишь мстят, и за первой попыткой покушения на жизнь шевалье последует другая. «Чертовка, точно, из их команды. Проявила свинство по отношению к нам — и некоторую человечность ради спасения шевалье Хуева. То-то она смеялась, произнося его имечко! Возможно, рада, что шевалье прикончил генерала Джонни, или, вероятно, возымела к шевалье горячие чувства. А что? Мужик он весьма и весьма… Надо срочно уводить шевалье с людьми отсюда. Иванке, как понял, отец сказал о прощальном пире. Но медлителен, ох как медлителен шевалье» — с такими мыслями и надеждой как-то ускорить ход событий с тем, чтобы поскорее покинуть замок Никлотовых, капитан вошёл в пиршественный зал.

Посреди большого зала, меж столами, стоящими вдоль стены, без какого-либо музыкального сопровождения пела девушка, и исполняла она, вроде бы, балладу на языке франков. За главным столом восседал шевалье. По правую руку сидел Иванка, а по левую руку — молодой парень, стопроцентно схожий с запорожскими казаками (коих капитан представлял по репродукциям с картин Репина), с покрасневшей рожей, вислыми усами и таким же оседельцем на бритой голове, как и у матёрого Никлотовича, короче говоря, Уилфред Тетеров, главный гость. Капитан машинально козырнул, приложив руку к берету, а хозяин дома широким жестом указал «княжичам» на один из пустующих столов вдоль правой стены. Меж столом гвардейцев и столом местных девиц дистанция была самая минимальная. Бывалый солдат не упустил случая — и сел рядом с «цветником». Под одобрительные возгласы Уилфреда и шевалье Ивана, назвавшего красну девицу дочерью, она как пава-лебёдушка прошествовала к своему месту — и села, почти локоток к локотку, рядом с Ильёй. Красавица княжна приветливо наклонила голову с высоким венцом и улыбнулась вскочившему со скамьи Илье. «Царевна-лебедь» — такая мысль мелькнула у капитана. А что же, интересно, подумал в то мгновение Илья Геруа? Когда он залепетал по-французски, что очарован голосом, песней и красотой певицы, щёчки княжны порозовели, а подружки дочери, сидевшие за соседним столом, оценив неведомого им принца, зашептались меж собой. Белов и Копылов обменялись понимающими взглядами, и Белов, неодобрительно покачав головой, подумал: «Надо же, с первого взгляда! Придётся провести с бойцом беседу».

Проголодавшиеся бойцы не теряли времени. Уплетали, как говорится, за обе щёки. На столе, помимо пузатого бочонка с элем, на больших деревянных подносах аппетитные запахи распространяли запечённый поросёнок, грудинка от оленя, большой пирог и иная снедь, включая хлеб, а также грибы и клюква с мёдом в туесках. «Ржаной хлебушек! Он то мне и нужен для дела!» — втайне отметил капитан и незаметно для всех спрятал ломоть хлеба под плащом. В отличие от главного стола, на котором блестела посуда и кубки из серебра, на прочих столах, тарелки и бокалы были из глины. Для удобства гостей местные заботливо расставили на столах миски с водой для ополаскивания рук, а рядышком положили полотенца. Взяв на себя роль разводящего по привычке, вбитой годами службы, сержант Копылов нацеживал эль в бокалы. Утолили первый голод — и бойцы повеселели, глазки их заблестели.

Якун Всеславович недолго сидел с ними. Успел ответить на пару-другую вопросов, да упомянул о том, что вскоре должны подойти вои дружины князя. Иван Никлотович, оказывается, наказал им сперва подготовиться к походу. Окинув взглядом присутствующих, не увидел капитан, чтобы кто-то кроме них, дочери князя и, естественно, троицы за главным столом, был одет в бархат. Непритязательно одетые в суконные одежды, люди скромно вели себя, не позволяя ни шуток, ни громких бесед. Спросил капитан у кастеляна, кто такие за столами, и получил краткий исчерпывающий ответ:

— Челядь.

В спокойной обстановке и относительной тишине до слуха капитана отчётливо доходил смысл диалога между шевалье Иваном и Уилфредом. Шевалье, между прочим, объяснил соседу мотивы своего прибытия с воинством Харальда Сурового:

— С волками жить — по-волчьи выть. Сам знаешь: не любо наше соседство вилкам. Потому, в моё отсутствие, если волки забредут в мои земли, дай им по зубам… Ты, Уилфред, должен знать, почему я пришёл с воинством Харальда и его норвегами. Не было иной возможности до Англии добраться! Харальду не помогал и не бился на поле брани с англами, но узрели меня воины нашего короля Гаральда и оклеветали. Бог им судья!

— Многих ли ты в поход на Треву возьмёшь?

— Одно селище и всю дружину. Но кое-что зависит от тех княжичей, что разоделись как петухи. Иванку с собой беру. А ежели грамату желаешь, Якун напишет. Как тебе мой эль?

— Хорош! Лучше всякого вина. А грамату пришлёшь?

— Да мы сейчас же напишем её.

Шевалье Иван подозвал Якуна, и они о чём-то пошептались.

— Пойдём-ка, друже, к Якуну. Что нам с челядью сидеть! У него и поговорим. Иванка, за мной!

Вся троица встала из-за стола, направилась к выходу, а за ними, как колобок, засеменил толстенький Якун. У стола гвардейцев Иван Никлотович остановился, и те поднялись со скамьи, проявляя уважение к хозяину дома. Шевалье опять не пожелал представлять бравых гвардейцев, хотя Уилфред смотрел на «княжичей» с неподдельным интересом.

— Ты, сир капитан, обещал мне Треву взять. Иль то были пустые слова?

— Отчего ж пустые? Считай, Трева уже твоя.