— Я знаю, знаю! — срываясь на крик, начал Олег. — Она сама… — И вдруг, пораженный увиденным, оборвал крик. Он смотрел на Пахомова. Его лицо напряглось, покраснело, и он, метнувшись в сторону от Пахомова, закричал еще сильней: — Папа! Папа! Почему этот человек здесь? Почему он здесь? — И зарыдал, содрогаясь всем телом, и его подхватил на руки Владимир Иванович. Но он стал вырываться, продолжая сдавленно выкрикивать: — Почему он пришел? Почему?
Подбежала испуганная нянечка.
— Ты что горланишь, милай? Чего ж горланишь?..
Пахомов стоял не шелохнувшись. К лицу его сначала прилила краска, а затем оно стало бледным. Он смотрел на бьющегося в руках Прокопенко Олега и не мог заставить себя стронуться с места, хотя и знал, что ему надо уйти, сейчас же уйти, чтобы прекратить этот крик и свою пытку во всем виноватого человека. Он стоял и слушал режущий крик разбушевавшегося мальчика. Стоял, окаменев, не в силах что-либо предпринять, так же покорно и безответно, как он слушал горькие и обидные слова его отца по телефону.
К Пахомову подошел Митрошин и взял его под руку:
— Пойдем, Степан Петрович. Пойдем. Нам надо идти. Пойдем. — Силой повел Пахомова к выходу, приговаривая: — Пойдем. Они здесь свои. Они сами разберутся.
При этих словах Пахомов неожиданно замедлил шаг, а потом, вырвав свой локоть из рук Митрошина, повернулся и пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. Иван Матвеевич негромко позвал его:
— Степан… Степан…
Но тот, не оглянувшись, уже крепко шагал через две ступени вверх, и Митрошин, тяжело вздохнув, сердито проворчал:
— Эх, люди, люди! И живете вы черт-те как и помираете не по-людски…
СЕМЬЯ БУРОВЫХ
1
Когда осы́палась земля и развеялся едкий дым от разрыва мины, сержанту Митрошину стал виден лейтенант Кащенко — в странной позе, на карачках, он неестественно выгибал спину. «Меня убило», — прохрипел лейтенант. Хотел сказать что-то еще, но не смог, только лицо его мученически исказилось. Он тихо опустился на мягкий слой прошлогодних листьев и в самом деле скончался.
Старик Митрошин открыл глаза и, не шевелясь, долго вглядывался в хмарь беззвездной ночи, пока не стал различать предметы вокруг себя. Он лежал на диване в дощатом дачном домике, который из-за малых его размеров называл «бендежкой». Не глядя на часы, Иван Матвеевич определил: «Похоже, скоро четыре». Теперь вряд ли удастся заснуть. Маета между сном и явью не вернула бодрости его телу. Неглубокий сон обернулся видением давно пережитого и, казалось, навсегда забытого. Последнее время память все чаще и чаще возвращала его к прошлому, причудливо перемешивая события.
Проснувшись, он подолгу лежал с открытыми глазами, пытаясь ответить себе на вопрос: «Почему столько лет не вспоминалось, а вот теперь и днем и ночью, стоит чуть-чуть забыться, даже не уснуть, а забыться, как в голове начинает сплетаться паутина воспоминаний?»
Его снова мучила война, он лишь хитрил, когда спрашивал, почему, знал — все просто: жизнь его безудержно катилась к своему концу и виден был рубеж, где она должна оборваться. Но почему все-таки чаще всего вспоминалась война? Она высвечивалась в памяти какими-то ослепляющими вспышками, будто кто-то неосторожно замыкал два оголенных провода…
Сегодня Ивану Матвеевичу словно наяву представились бои на заднестровском плацдарме. Тогда их стрелковый полк, оторвавшись от своих тылов, глубоко врезался в оборону немцев. Прекрати они наступление и начни отход к реке, еще могли бы вырваться из кольца, но они перли и перли вперед, не зная, что нет соседей ни слева, ни справа, пока не достигли густющих заднестровских лесов.
Два дня жили сносно. Боев почти не было. Настроение у солдат поднялось, шутили: «Еще неизвестно, кто у кого в окружении!» Даже выходили из леса в соседнюю деревню за черешнями. Только и тревоги было: кружит над боевыми порядками «рама».
А потом началось… Как ударом клинка, танки рассекли полк. Единственное укрытие — толстые стволы дубов. Вся надежда на петеэровцев из взвода лейтенанта Кащенко, они подожгли три танка. Немцы сбавили скорость, затоптались, а потом и вовсе остановились.
ebooksa