Сколько раз Маша Бурова тайком от мужа приходила к Ивану Матвеевичу и плакала горючими слезами: «Возьми, Матвеич, этого оболтуса в свою бригаду, наставь на путь истинный!» А Матвеич сам на птичьих правах в бригаде. Бригадир в отпуске, а его совет ветеранов послал заменить отпускника. Да и что за месяц сделаешь?
«Упустила я Димку. Упустила, — жаловалась Маша. — Все от отца его проказы прятала, скрывала…»
Может, и есть в этом какая правда, но не вся. Теперь вон и отец знает, да поделать ничего не может. Человек занятой, замотанный, на плечах и завод и институт. Да и не все он знает, не все может… Люди щадят авторитет и самолюбие директора. Только что из этого? Тайное все равно станет явным. Перерос бы, перебунтовал сам Димка. Сколько их, вот так начав «гусарить» по глупости, по молодости, не могли остановиться… Так и поломали себе жизнь и жизнь своим семьям. Жалко Машу…
Иван Матвеевич понимает сердце матери. Она, и правда, извелась. Каково ей смотреть на все это… Все-таки чего-то им не хватает в жизни, Буровым, раз они вот так истязают себя и своих близких.
«Распущенность, и ничего больше! — разгневанно, сквозь слезы выкрикивала Маша Бурова. — Многое в детстве дозволялось, вот и вырос оболтус…»
Росли в одной семье и у одних родителей… Значит, что-то здесь другое. В разные жизненные потоки попали Димка и Стась. А почему? Ведь одна плоть и кровь. Одно воспитание. А может, воспитание-то и не одно? Меньшего в семье всегда балуют. Возможно, и так, но не это главное. Видно, что-то есть в самом человеке от рождения, что определяет характер, а потом и судьбу. Одно было в Стасе, а в Димке — другое. Вот и выросли два разных. А как же тогда с его, митрошинской, теорией: человека делает дело? А все так же. Стась сразу попал на свое дело, а Димка все еще не выйдет на него. Бывает, что всю жизнь человек плутает…
«Слишком большая роскошь — искать свое всю жизнь, — опять вспомнилась Маша Бурова. — Жизнь-то у человека одна. Надо честно делать любое нужное людям дело, и оно станет твоим. Если бы каждый гонялся только за своим, то люди бы сбились к самым злачным местам и затоптали друг друга. Ведь свое — это еще и самое лучшее…»
Матвеич не хотел спорить с Машей Буровой, он видел ее неправоту, но она в этом споре была стороной заинтересованной, а он… Надо было сдерживать себя, давая ей выговориться.
Скоро он уже не разбирал ее слов, а только слышал их убаюкивающий шум, и в него стало входить радостное ощущение: «Засыпаю, засыпаю».
Проснулся Иван Матвеевич от стрекота мотоцикла. Обдало тревогой: «Проспал, старый, проспал! Зять Николай с внуком Игорьком подкатили, а я все еще в постели. Не похоже на меня… Не похоже…»
Споро натянул полотняные дачные штаны. Над тазиком плеснул воды в лицо, вытерся полотенцем и — готов к встрече своих. Вон Николай уже открывает ворота, а Игорь уселся на место отца за руль. Сейчас у них начнется спор, сможет ли Игорек сам въехать в ворота. Отец будет стаскивать, сын упираться. Надо поспешить на помощь внуку. Нет, разобрались сами. Отец встал сбоку, вытянулся и жестом милиционера-орудовца дал «добро» на проезд. Мотоцикл, отчаянно взревев, проскочил в ворота.
— Деда! Деда! Я въехал сам! Я сам! Ты видел, я сам!
— Видел, видел! — радостно отозвался с крыльца Иван Матвеевич. — Молодец, Игорь. Молодец…
Отец, улыбающийся, гордый, не спеша подошел к сыну и, повернув рукоятку на руле, сбавил обороты мотора.
— Въехал нормально. Главное — не врубился в дедушкины грядки… и «бендежку» не снес…
— Ну вот, — так же серьезно отозвался Игорь. — А ты боялся. Ведь боялся же?
И отец ответил честно:
— Боялся. Конечно, боялся. А вдруг попрешь прямо через грядки в сад к Буровым? Не остановишь…
— А я остановил.
— А ты остановил.
ebooksa