— Давайте разбираться, — неохотно отозвался Зернов и, нервно сорвав очки с переносицы, стал вытирать их носовым платком. — Но и ГОСТ нам тоже никто не разрешит нарушить…
Буров, Зернов и Михеев пошли дальше по цеху, а Гузовский, решив, что он больше не нужен начальству, отстал от них. Говорили об испытаниях новой турбины-насоса, которую с будущего года передавали в серию. Михеев докладывал, что все идет нормально, даже график испытаний опережается, а Буров знал, что далеко не все идет нормально, и задавал колкие и ехидные вопросы, от которых начальнику цеха было не по себе.
— Заказчики таких требований не предъявляют, — взмолился Михеев. — А уж они безвыездно здесь и во всем ковыряются…
— Заказчиков вы научились обводить вокруг пальца, а меня покуда еще нет, — все так же строго продолжал Буров. — Давайте зайдем на станцию, и я посмотрю всю документацию испытаний. Не забывайте, эта машина — визитная карточка нашего объединения.
Когда приблизились к станции испытания машин, вновь возник дядя Гриша. Он подошел к Бурову и сначала ему, а потом Зернову протянул руку. Глянув на Михеева, Смородников буркнул: «С тобой мы виделись». И тут же атаковал начальство:
— Михаил Иванович, вот вы меня ругаете: дескать, шумит-бунтует дядя Гриша, а без этого у нас нельзя! Спят на ходу люди. Вот сейчас с ведущим конструктором ругался…
Зернов с раздражением посмотрел на Смородникова и, в бессилии подняв и опустив руки, направился к входу станции, показывая всем своим видом, что он не намерен терять времени на этот бестолковый и пустой разговор.
Михеев тоже умолк и даже подчеркнуто отвернулся: пусть, мол, начальство видит, каково ему работать с такими людьми, и только Буров молча слушал дядю Гришу.
Михаил Иванович давно знал Смородникова, он всегда был таким — шумным и надоедливым, но дело свое знал и относился к нему честно, как относятся старые мастера, у которых всегда и во всем впереди их дело, все остальное — потом.
Дядя Гриша не говорил ничего такого, о чем бы не знал Буров, но он все же вытащил из кармана свою записную книжку и сделал пометки: «Оплата сверхурочных», «Потери завода».
Смородников уважительно посмотрел на блокнот и даже сделал паузу в своей тираде, когда генеральный директор записывал, потом добавил:
— Конечно, можно и поубавить сверхурочные. Можно, но не забывайте, что технический прогресс требует прогрессивки для тех людей, кто его двигает. — Он сделал паузу, поглядел с хитроватым прищуром сначала на Бурова, потом на Михеева: — И не только у нас. Такая задача стоит везде!
Так уж случилось, что Буров давно не заглядывал на станцию испытания машин и сейчас ходил по ее залу и удивлялся, как много здесь нового. Он не мог ответить себе, почему не заглядывал сюда в свои еженедельные обходы производственных служб. «Не доходили руки — вот и вся причина». Но, когда услышал за спиною голос жены и ее насмешливо-грустные слова: «Если бы не работа, я со своим мужем и не встречалась бы», — подумал: причина не только в этом.
Маша стояла рядом с Михеевым и, невесело улыбаясь, смотрела на него каким-то непривычным и коробящим его взглядом, будто спрашивала: «Михаил, что с тобою творится?»
Буров поборол смущение и, сделав вид, что не понял этого взгляда, предложил заняться документацией испытания новой турбины-насоса.
На станции Буров пробыл дольше, чем предполагал, и уже не успевал в транспортный цех, а ему обязательно нужно было побывать там — уж слишком много грехов вешали производственники на транспортников, и он с минуту раздумывал, как же ему поступить.
Выручил все понимающий Зернов. Он предложил Бурову возвратиться в заводоуправление («Там же все теперь горит», — простонал), а сам согласился идти к транспортникам, чтобы потом, в понедельник, перед оперативкой все доложить Бурову.
Перед уходом Маша все с той же насмешливо-грустной улыбкой спросила:
— Ты домой когда?
— Позвоню! — бросил он и заспешил в заводоуправление, где, как верно говорил Зернов, «все горело».