Поколение

— Если появится, то сдержат себя, — продолжала серьезно Кира. — Они же люди, не животные. А потом вы путаете любовь и любовь. Есть любовь от сердца, существа человека, а есть от тела, любовь-спорт…

— Еще новость: любовь-спорт!

— Не все, что мы не знаем, новость.

— Возможно, но все же, как быть простому смертному, кто не ведает этих тонкостей?

— Просто быть человеком, — отрезала Кира. — Во всех ситуациях не терять человеческого облика. Все должно быть просто, без ханжества и вранья, которые, как короста, разъедают нас… И не надо путать…

— Нет, это вы… все запутали. Придумали какие-то две любви. А она одна. Или она есть, или ее нет.

— Да, вы правы, большая любовь так же, как и талант, — редкость. И правильно вы говорите: или она есть, или ее нет.

7

Мария Павловна Бурова ждала старшего сына с таким нетерпением и с такой надеждой, будто от этого зависела вся ее жизнь. Она так и считала: появится рассудительный Стась, и в доме все станет на свои места. Он конечно же образумит отбившегося от рук Димку, смягчит и успокоит мужа. Последнее время с ним происходит что-то неладное: нервничает, грубит. Приедет Стась, и в их доме установится мир и понимание, какие были всегда, когда дети жили с ними и она знала каждый их шаг и мысли.

Как хорошо и покойно было в той тесной, старой квартире, как там весело звенела жизнь! Она и сейчас будто слышит счастливые голоса своих «мужиков»: горластого и неуемного Димки и спокойного и рассудительного Стася, шутки и постоянные розыгрыши мужа, свое незлое, больше для порядка, чем для острастки, покрикивание на них. Господи, как было хорошо в заводском поселке, а как перебрались в эти хоромы, так все поломалось, все развеялось прахом. Стась уехал в Москву, Димка начал откалывать коленца: то ему учеба надоела и он захотел самостоятельности, то, видите ли, из кожи вон — в армию рванулся — «проверить себя на излом»… Далась ему эта армия… А на мужа навалилась сумасшедшая работа: и институт, и завод, и объединение — все это оторвало его от семьи и дома, как осенний лист ветром. И она в одиночку ринулась спасать то, что столько лет лепила и пестовала своими руками.

Квартира большая: ребятам по комнате, спальня, гостиная, хоть на коне гарцуй… Взялась перестраивать: ставить в ванной чешскую сантехнику, голубую плитку, переклеивать по своему вкусу обои… Муж ругался, кричал: «Зачем в новой квартире затевать ремонт?» А она настояла. Все так делают. Ну как без чешской сантехники и югославских обоев?

Квартиру сделала как игрушку. Влезла в долги, купила хорошую мебель: белую итальянскую спальню и румынскую столовую, в комнаты ребятам — диваны с креслами на колесиках и книжные стенки с художественным стеклом. Сколько она сил и нервов на эту квартиру истратила, а жить в ней оказалось некому! Ходит вечерами одна из комнаты в комнату, зажигает да гасит свет. Одна-одинешенька — хоть удавись…

Развалилась семья. И началось это с тех пор, как уехал из дома Стась. Выпало одно звено, распалась цепь. Значит, звено было главное. Стась ведь умница и может понять все…

Маша бродила по квартире, и эти горькие мысли обступили и смяли ее. Ей нужна была какая-то работа, и она, взяв тряпку, вытирала пыль на мебели, подоконниках, протирала вазы, статуэтки, кувшины, раковины-пепельницы… Она еще вчера убрала комнату Стася, но все заглядывала туда и все терла и терла тряпкой, прихорашивала шеренги его любимых книг на полках и посматривала на часы: скоро должны приехать ее «мужики». Скоро…

Она нетерпеливо выскакивала на балкон и смотрела вниз: не подъехали ли? Уже начала волноваться — почему задерживаются? — а потом успокоила себя: если самолет опаздывает, то греха большого нет, отец с Димкой подольше наедине побудут, поговорят… А то ведь в одном доме, а словом перемолвиться не находят времени. Когда уезжали в аэропорт, она шепнула мужу: «Ты поговори с Димкой. Поговори…» Михаил согласно кивнул, возражать не стал, понимает, что парню надо помочь выбраться из ямы, в которую сам же залез.

«Пить вроде перестал, — думала Маша, — так теперь новая беда: вцепился в эту разведенную медичку. Неужели не видит? Ведь не пара же, не пара… А как сказала: разуй глаза — хлопнул дверью и в общежитие перебрался, три дня пропадал».

Свои дети, а ничего нельзя сказать, вспыхивают, как порох. Пусть теперь отец и старший брат наставляют его на путь. Она устала…

Маша уже приготовила праздничный стол в гостиной, достала из холодильника напитки, а гости не ехали, и ее мысли метались от сыновей к мужу и от мужа к сыновьям; она не думала о себе, потому что ее жизнь была в них, в Стасе, Димке, Михаиле, которым нужны были и ее доброе слово и ее женский догляд.

Она ходила по квартире и все посматривала с балкона. Уже начала охватывать тревога: не случилось ли что с машиной? Самолет прилетел вовремя. Она звонила. Что же там приключилось? И вдруг все в ней похолодело, руки стали как деревянные. Присела на диван, затихла в страхе. Как же изменчиво людское счастье и как непрочна сама человеческая жизнь! Еще час назад, когда выпроводила мужа и сына встречать дорогих гостей, она была счастлива и уверена во всем, а теперь только тревога и страх, страх и тревога и ничего другого…

Это нервы. Нельзя так распускать себя. Ну что может случиться с ее «мужиками»? Наверное, багаж ждут или машина в дороге сломалась, а позвонить неоткуда… «Ничего страшного», — уговаривала себя Маша, а сама не могла успокоиться. И холодил ее непонятный страх, от которого заходилось сердце. Вот до чего она себя довела. Вот…