В голосе русского звучало столько природной власти, уверенности матёрого медведя, что никому и в голову не пришло с ним ругаться. Сильный человек, опасный. Но и в дом его вести стремления не возникало.
— Я — Рада, — тяжело, с одышкой, попробовала толстуха вступить в переговоры. — Мне говори. Зачем пришёл?
— Ты выше баро? Старше Ляли? — не повёлся гость, скучно посматривая на пёстрых тёток.
Вопрос в лоб об иерархическом статусе цыганке не понравился. Не став ничего отвечать, она посопела, нарочно медленно, сохраняя лицо перед молчащей за спиной свитой, протянула:
— Кто именно тебе нужен?
— Я сказал.
И не пытаясь прятать раздражение, Рада бросила:
— Иди за мной.
... Изнутри дом полностью соответствовал первому впечатлению, полученному с улицы. Перебор во всём. Аляписто, пафосно, приоритетный цвет — золотой. А ещё бесили полы. Мраморные, гулкие, заставляющие чувствовать себя свежеподкованным конём.
Посреди внушительной прихожей — затоптанный ковёр с ярким, иранским ворсом по краям и серыми дорожками от шаркающих ног посередине. Дальше, за распахнутыми резными дверями, монументально уходила вверх огромная лестница с каменными столбами, вычурными балясинами и полированными перилами. Ступеньки удобные, низкие, из того же мрамора, с медными кольцами крепежей для мягких ковровых дорожек по углам.
Вот только в основные покои Фрола Карповича никто не пригласил. Не заходя в комнаты, Рада из прихожей свернула в неприметный коридор и, по-утиному переваливаясь, пошла вглубь правого крыла дома. Здесь обстановка выглядела попроще: материалы подешевле, стены кое-как покрашены, освещение — пластиковые бюджетные плафоны. Камень на полу тоже закончился, уступив место линолеуму.
Шли недолго. В самом конце прохода толстуха, не озадачиваясь вежливым стуком или хотя бы голосовым предупреждением о гостях, без церемоний толкнула одну из дверей и первой вошла в душное, маленькое помещение с занавешенными пыльными шторами окнами.
Стол с таблетками, кружка, заваленный одеждой стул, кровать, спёртый запах мочи и старости... В углу телевизор. На кровати — древняя, сморщенная старуха с седыми волосами, выбивающимися из-под несвежей косынки, заострившимся от болезненной худобы носом, укрытая лоскутным, с ватной набивкой, одеялом. Под головой — плоская подушка. Не человек — почти мумия...
Лишь глаза словно не принадлежали этому телу — живые, цепкие, полные энергии и, на донышке, огня.
— Здравствуй, Ляля, — стараясь скрыть грусть от вида старой знакомой, пробасил боярин.
— Фрол? — удивилась лежащая, растягивая сухие губы в жалком подобии улыбки. — Не ждала... Вспомнил о Ляле... Прости, встать не могу, ноги не ходят.
Занявшая собой половину свободного пространства, переминающаяся с ноги на ногу Рада сесть гостю не предложила, регулярно посматривая на единственный в комнате стул, заваленный тряпьём. Решала: сбросить вещи на пол и усесться, демонстрируя, кто здесь главный или сдержаться до прояснения обстановки? Склонялась к первому варианту — стоять она не привыкла.
Старуха поняла замешательство толстухи правильно. Сказала по-русски, специально для неё.
— Это тот, о ком я тебе рассказывала. Давно. Тот, кто может всю твою силу отобрать, и ты ничего не сделаешь. У него — власть.
Никак не отреагировав на пояснения, цыганка быстренько передумала садиться при госте. Провалами в памяти она не страдала и прекрасно помнила задушевные беседы с Лялей, когда старшая делилась с младшей большими и малыми тайнами и учила всякому житейскому. Давно, очень давно...