«Дневник сумасшедшего» и другие рассказы

22
18
20
22
24
26
28
30

Он внимательно осмотрел рыболовов, его учеников среди них не было… Он решил не задерживаясь быстро пройти город и идти дальше. Прошел северную Заставу и пошел по главной улице прямо на юг. В городе было очень бедно, но тихо. Все лавки расклеили плакаты о дешевых ценах, но покупателей все же не было видно. Да и товаров-то в лавках было немного. На улицах лежала липкая желтая пыль…

– «В таком бедственном состоянии, а еще воевать с ними», – подумал про себя Мо Цзы.

Он шел вперед по главной улице и кроме нищеты ничего другого не видел… Новости о войне с княжеством Чу они, наверное, уже знали, но все привыкли к войнам и считали, что так и должно быть – нужно переносить войну. Да и кроме жизни, ни у кого ничего другого не осталось – ни одежды ни пищи. Никто и не думал куда-то переезжать. Наконец, Мо Цзы увидел городские башни южной заставы. Здесь на углу улицы собралось, человек десять, они слушали человека, который что то рассказывал. Когда Мо Цзы подошел ближе, человек как раз размахивал руками и громко выкрикивал:

– Мы им покажем дух народа Суе! Мы все, как один, пойдем умирать!

Мо Цзы узнал голос своего ученика Цао Гун-цзы, но он не стал проталкиваться вперед и окликать его. Вместо этого он быстро вышел через южную заставу и пошел своей дорогой. Он шел без отдыха весь день и больше половины ночи. У крестьянина под навесом он проспал до зари. Встал и снова пошел. Его соломенные туфли совершенно порвалась, их нельзя было больше носить. В узелке еще были пампушки и тряпка была нужна. Он оторвал кусок халата и обмотал им ноги. Тонкая тряпка и неровная деревенская дорога до боли натирали его подошвы. Идти стало еще труднее. После полудня он сел под маленькой акацией, дал отдых ногам, развязал узелок и стал обедать. Издалека он заметил высокого парня, который вез очень тяжелую тачку в его сторону. Приблизившись, человек опустил тачку, подошел к Мо Цзы и, сказав «сяньшен» стал краем одежды утирать пот на лице.

– Это – песок? – спросил Мо Цзы, узнав в нем своего ученика Гуан Цянь-ао.

– Да, против осадных лестниц.

– А какие еще приготовления ведутся?

– Уже собрали: пеньку, золу, железо. Только очень трудно, некоторые не согласны, согласных-то мало… Больше болтающих попусту…

– Вчера в городе я слышал, как Цао Гун-цзы держал речь. Он все играл словами, вроде – «дух». Выкрикивал – «умрем»… Ты пойди, скажи ему – «Не нужно попусту-то… умереть не плохо, но и трудно. Да и умирать-то нужно, чтобы народу польза была.

– С ним говорить трудно, – не торопясь отвечал Гуань Цян-ао. – Он здесь два года начальником и не очень-то любит с нами разговаривать…

– А Цин Хуа-ли?

– Он тоже очень занят, только что пробовал самострелы. Сейчас он осматривает местность за западной заставой. Поэтому он и не встретил своего сяньшена. Сяньшен, наверное, идет в княжество Чу повидать Гун Шу-баня?

– Верно, – сказал Мо Цзы. – Только неизвестно послушает ли он меня. Вы по-прежнему готовьтесь, не надейтесь на успех переговоров.

Гуань Цянь-ао закивал головой глядя, как Мо Цзы вышел на дорогу. Он проводил его глазами и повез тачку в город.

3

Город Ин в Княжестве Чу был несравним с княжеством Сун: улицы широкие, дома в хорошем состоянии. В больших лавках разложено множество хороших вещей: белоснежное льняное полотно, красный перец, пестрые оленьи шкуры, крупные семена лотоса… Прохожие, хотя и были ростом немного поменьше северян, но все подвижные и храбрые. Одежда у них была очень чистая. Тут Мо Цзы взглянул на свою рваную одежду, на ноги, завернутые в тряпки, узелок, прямо – старомодный нищий. Он пошел к центру города туда, где на широкой площади толпилось много народа. Тут был шумный базар и скрещение улиц. Мо Цзы нашел одного старика, похожего на ученого, и расспросил его о резиденции Гун Шу-баня. Жаль, что говорили они на разных наречиях и не понимали друг друга. Мо Цзы сразу же начал писать иероглифы на ладони, показывая их старику. Вдруг послышался гул и все начали петь. Оказалось, что, поют песенки «Ся-ли-ба-жень»[67], известной певицы Сай Сянь-лин[68]. Все жители города дружно распевали эту песенку. Немного погодя стал тоже ученый старик стал издавать звук – хэн…хэн… Мо Цзы понял, что он уже не будет больше смотреть на иероглифы. Он успел написать только половину иероглифа «гун», после чего зашагал дальше. Везде все пели, все были заняты, пели долго. Наконец, понемногу наступила тишина. Он нашел плотничью мастерскую и пошел в нее расспросить об адресе Гун Шу-баня.

– А, почтенный шаньдунский земляк. Гун шу сяньшен, который сделал крюки и пики. Хозяин мастерской, желтолицый толстяк с черными волосами, оказался очень сведущим: – Совсем недалеко. Сейчас ты поверни назад. Пройди перекресток улиц. На правой руке второй маленький переулок с востока на юг. Потом повернешь на север. Третий дом и есть – он.

Мо Цзы писал иероглифы на ладони и просил его посмотреть не ошибся ли он, слушая. Твердо все запомнил, поблагодарил хозяина и зашагал к указанному месту. Все оказалось правильно. На больших воротах третьего дома была прибита искусно гравированная табличка из дерева «нань»[69] на которой были вырезаны шесть больших иероглифов, извещавшие: княжество Чу, дом Гун Шу-баня. Мо Цзы взялся за кольцо красной меди и постучал несколько раз. Показался сердитый на вид привратник. Он только взглянул и громко крикнул:

– Господин не принимает. Слишком много вас тут земляков ходит, просят.