Ключ Соляного Амбара

22. Послесловие к детективу

А через какое-то время «из-за бугра» до Александра дошли темные, печальные слухи, что чуть ли не одновременно покончили жизнь самоубийством и Эдуард Евгеньевич, и Исай Петрович, почему-то в Англии, в Лондоне, хотя, казалось бы, Гинзбургу сподручней было бы заканчивать счеты с жизнью в родной для себя Германии.

Начинкой темных слухов, их двойного или тройного дна, что никакое это не самоубийство крупных бизнесменов-финансистов, а самое что ни есть криминальное убийство на корыстной основе, где на кону стояли какие-то умопомрачительные бабки. Александр догадывался, что, возможно, его старые знакомцы попытались объединить свои усилия не только в добывании похищенных русской мафией картин дядюшки «лунный амбар» в масле и в карандаше, но и отнятого у убитого Жагина его колоссального по объему фото-архива – с убийственным компроматом на сильных мира сего.

В мозгу у Александра, когда он впервые узнал об их почти одновременном самоубийстве-убийстве, сразу засвербела мысль: «Дурачьё бедное, я же предупреждал их открытым текстом: займитесь одними рисунками дядюшкины, потом уже приступите к поиску фото-компромата Сергея. А они без лишнего страха, как закусившие удила, бросились искать и рисунки, и компромат… А, может, вдруг так или иначе и рисунки дядюшки, и компромат Сергея сосредоточен в одних и тех же руках одной и той же мафии?.. С ума сойти, и не встать на рельсы сознания снова…»

Откуда у образованных, по-своему любопытных, азартных жизнерадостных людей-жизнелюбов – а он, Александр мог оценить степень жизнелюбия и грибника, ценителя природы и искусства Исая, и Эдуарда, меняющего баб, как перчатки, с младых ногтей – такое наплевательское отношение к своей безопасности в скоротечной жизни? Как будто им всем в жутко рискованных предприятиях бизнеса и схваток с опасной мафией бессмертие откуда-то обещано – неужели все только из-за бабок и властно-корыстного доминирования в хрупком бытии, не замечая тектонических сдвигов во времени и пространстве…

Насколько Александр мог прожить без картин дядюшки Александра Васильевич, которые он собственными руками извлек из темени времени и пространства: одну из них, маслом, с чердака бабушкиного дома, где она пылилась заброшенной и никому не нужной, а другую, в карандаше, из обертки давно забытой книги прапрадеда-поэта, – через многие десятки лет? И говорил, положа руку на сердце – легко! Мог бы прожить без них, даже тогда, когда почувствовал некий призыв из глубины своего рода: только ты, а не кто иной обязан выполнить некое тайное родовое предназначение, своего рода предопределение… Провидение? Возможно. Только присутствие здесь Высших сил так или иначе предопределено с закодированным посланием рода, по родовой цепочке, от прадедов к отцам и отцов к сыновьям, в мистической причастности к удивительной цепочке незаурядных судеб и событий вечной удивительной жизни – где живая истина живит…

Но вот, что больше всего огорчало Александра: ещё до обнаружения таинственным образом дядюшкиных картин «лунный амбар» – маслом на чердаке, карандашом под облаткой книги прапрадеда – он мог кардинально преобразить реальность и ирреальность, связанную с аспирантскими картинами дяди. А все было так в самой середине 1980-х. Дядя-профессор наверняка, забыв свои опасные послевоенные аспирантские игры – с тонким слоем и многомерным отображением перспективы, той же луны и соляного амбара – буквально набился «в гости» к завлабу-племяшу в его лабораторию. Его впечатлило не то, что племянник блестяще защитил докторскую диссертацию на академическом Ученом Совете и уже начал писать свой университетский учебник, а то, что он увидел своими глазами из компьютерных распечаток многомерных процессов электронно-дырочной плазмы, электрических полей и потенциалов в пространстве и времени.

– Я к тебе вечерком в лабораторию подскочу, когда твои сотрудники разойдутся… А ты мне одному в пустоши все свои расчеты, двумерные и трехмерные в пространстве и времени, на дисплее компьютера покажешь… Покрутим, я должен все это своими глазами увидеть.

– Пожалуйста, назначай время, я тебе попуск закажу, или сам встречу на входе…

– Хорошо, только мне надо всё увидеть, разумеется, в красках, разных цветах, при твоем пояснении всего, что мне интересно… Меня больше всего интересует трансформация линейчатых поверхностей в пространстве, их мои ученые коллеги со времен моей первой защиты «бубенчатыми» называют…

Именно во время визита в лабораторию Александр узнал, что азартный, хоть и не очень здоровый – из-за своих фронтовых ран и болезней – дядька сам выходит на защиту докторской в виде научного доклада по написанному им новому, кардинально измененному учебнику начертательной геометрии.

Учебник и задачник по начертательной геометрии дядюшки с его аспирантским руководителем, профессором Михаилом Яковлевичем Громовым, значились базовыми для многих машиностроительных и строительных вузов. Но в инженерно-физическом институте Александр слушал лекции завкафедрой профессора Вальцгефера и доцента Дубовой на первом курсе, вырубил свои четыре балла по начерталке и черчению, без всякого желания бороться за более высокие баллы, тряся дядюшкиными заслугами-титулами. Знал: «Начерталка, как и Пильняк – не мое, и баста!» Но по мере бурного развития своих исследовательских интересов в численном компьютерном моделировании технологий и электрофизических процессов (2D, 3D) оказалась, что и начерталка пригодилась ему для решения задач определенного класса, расширения и углубления познаний многомерного мира той же электронно-дырочной плазмы переходных процессов в пространстве и времени полупроводниковых наноструктур.

Конечно, у дядюшки была самые начальные, практически нулевые, навыки программиста и пользователя компьютеров, но он был просто ошарашен, когда Александр показал многомерную «графику», прямо на дисплее, расчетных процессов и параметров в пространстве во время переходных процессов в наносекундном и даже пикосекундном диапазоне.

– Слушай, племяш, да тебе с такими компьютерами и оригинальными собственными программами цены нет, ты мне нужен, понимаешь…

Вот тогда-то Александр получил неожиданное предложение сделать свой скромный вклад в дядин учебник, написав один-два параграфа о перспективах компьютерных методов работы с двух– и трехмерными чертежами, выведением сложных пространственных форм в необходимых проекциях. Конечно, он бы взялся за это интересное дело, знай он заранее о мистических опытах дядьки передачи отдаленных пространственных изображений через мистические слои – как в «лунном амбаре» маслом и карандашом… Но если бы, да кабы… Если б дядька предложил бы ему совместный проект на основе своих послевоенных аспирантских попыток манипуляции таинственного пространства с включением влияние тонких слоев на образ в сетчатке глаза и в сознании человека, то он откликнулся бы и пахал бы день и ночь, как подорванный… Но дядька призвал написать один-два параграф скучного обзора вторжения графо-методов компьютерной визуализации и пространственного перевоплощения проектируемых объектов в учебный курс начертательной геометрии, к тому же очень быстро, чтобы успеть с изданием книги и выйти вовремя на вторую защиту…

Своих идей в науке и технологиях было до черта, времени и на «свое» не хватало, а тут лишнее, избыточное… Отказался вежливо Александр, о чем всегда жалел только по одной причине: а вдруг в процессе работы по вечерам в пустой лаборатории проговорился бы дядька о своем мистическом аспирантском опыте, о чем он сам практически позабыл, с тайнами рисунков «лунного амбара» маслом на пыльном чердаке и «лунного амбара» карандашом на внутренней стороне облатки книги «Старый дуб» их предка П.П. Филимонова. Вдруг у его племянника снова в жизни случился мистический идейный толчок для воплощения новых идей не только в слове, но и в художественных образах рисунков. Ведь неплохой программист Александр догадывался, что аспирантский опыт вторжения его дядюшки в тонкие слои при воплощении мистических рисунков с кодом исторической тайны стоят гораздо больше освоения многих формальных методов и навыков компьютерного программирования на всех возможных языках.

Если художникам Игорю Горохову, Володе Никону, да и фотомастеру Жагину необходимо было временно отрубиться, уйти в многодневный алкогольный запой, то дядьке-фронтовику перед его дипломом и аспирантурой в послевоенное время, после фронта никуда и никогда не надо было вырубаться. Хлебнул тот порохового лиха и опасных мытарств в инженерных войсках за все 1418 дней Отечественной войны, от начала до конца. Или так Проведению было угодно, что Александр ознакомился с потаенными, укрытыми от чужого глаза, аспирантскими художественными экспериментами дядьки уже после его успешной защиты докторской диссертации, будучи уже давно многолетним профессором. После его скоропостижной смерти через после защиты. Были у Александра Васильевича новые обширные научные и прочие жизненные планы, явно не достиг он своего потолка, не уперся в него… Но человек предполагает, а Господь располагает… Нет дядьки Александра Васильевич, а племянник его с еще большими жизненными планами есть…

Если дядюшка в школьном возрасте нарисовал портрет музееведа Н.И. Власьева, а потом аспирантом перерисовал его, поставив портрет в середку между карандашными портретами П.П. Филимоновым и Б.И. Пильняка, то у племянника всё было ещё целеустремленней. Где-то в конце 1950-х, начале 1960-х, Александр обнаружил нечто потрясающе интересное в чулане родного дома на Коммунистической улице. Это был исторический труд Н.И. Власьева «Можайск в его прошлом» в серой книженции, которую краевед подарил бабушке Анастасии Николаевне и ее рисовальщику-сыну, заинтересовавшись судьбой поэта П.П. Филимонова. В допотопном «доисторическом» сундучке, принадлежащему прапрадеду-поэту, было несколько дореволюционных книг, включая польские с историческими картами, и множество потрепанных летописных страниц из тома «Ипатьевской летописи» без корешка, по всей вероятности, одного из первых изданий ПСРЛ под редакцией А.А. Шахматова.

Из книги первого Можайского краеведа Н.И. Власьева в крепкой памяти подростка-поэта отложилось его слова, что «строителями Можайска были голяди, тот неизвестный загадочный народ русской истории, который нашими историко-географами относился то к финскому, то к литовскому и который был, очевидно, ни кем иным, как «гелонами» Герадота… Этим объясняется, пожалуй, гадательное происхождение на языческой Руси одного из гадательных фетишей русских – местной иконы Николая, вывезенной, видимо, голядями или сделанной ими самими». После ареста-расстрела краеведа-мзееведа книга его была изъята из библиотек, а при возвращении ее после реабилитации Власьева в круг источников принятие гипотезы о создании именно голядями православной святыни впоследствии было осложнено отсутствием каких-либо сведений о других примерах почитания в древней Руси языческих изображений в качестве почитаемых в русском народе, в Николином граде христианской реликвии Николы Можайского.

Единственность и неповторимость в воплощении святыни после строк дарителя книги Власьева бабушке и дяде дала толчок мысли и стихов Александру раньше многих, точнее, раньше всех в его детстве. И пошло-поехало с толчка музееведа у футболиста-стихотворца Александра в историческом стихотворном исследовании предтечи Можайска града Голяда и статуи Николы Можайского в святительских одеяниях и голядскими атрибутами (мечом и градом вместо евангелия) на многие последующие годы…