Насупился старик:
— Сложно теперь с этим. В приемной двадцать художников собралось, тридцать поэтов и генералов с министрами, около сотни. Никак не получится.
Как пыхнет тут Маланья, где ласка девалась! Хвать у печи сковородник и к нему:
— Генералам ты можешь, а моему земляку так нет! Чтоб ноги твоей боле не было!
— Что ты, что ты, Малаша, я ж не говорю нельзя, отчего же нельзя, еще даже как можно!
Одним словом, стоял в понедельник Нестерка перед дверью приемной на самом седьмом небе.
— Зашикают, что без очереди, скажешь, что, мол, иностранец, — говорит ему Петр.
Вошел Нестерка — в самом деле, полно поэтов с книжками, художников с картинами, а генералов и министров с картами больше всего. И все у двери толпятся, один другого не пропускают. А в уголке сидит убогая старушка в подраном кожушке.
— Что это ты тут, бабушка, делаешь? — спрашивает у нее Нестерка.
— Да вот пришла попросить за сироту, да никак не попаду.
— И так диво, что ты сюда добралась, кто тебя провел?
— Сама я, детухна. Где не пускают — подожду, так и дошла.
Выступил тогда Нестерка вперед и говорит:
— Извиняйте, паночки-браточки, иностранец я, прошу пропустить.
Расступились министры и поэты, смотрят — в лаптях, в свитке, штаны в полоску. Такого им по роду занятий встречать не приходилось, шут его знает, может, и иностранец. Нехотя пропустили.
— Но старушка вот эта поперед меня занимала, — продолжает Нестерка и пропускает ее вперед. Не успели господа зашуметь по этому случаю, а она уже назад выходит.
— Что так скоро, матушка?
— А все и решил, добиться только было долгонько.
Поправил тогда Нестерка свитку — и сам за дверь. Вошел, смотрит, бог около печки сидит, лапти плетет.
— Господи, — говорит Нестерка, — неужто и у тебя сапог нету!