— Тогда айда вместе. С нами не пропадешь, но горя хватишь.
Смотрит Нестерка, веселые ребята, язык подвешен как надо. Да и с себя молодцы — один длинный, что жердь, второй — не обхватишь, а третий рыжий, хоть ты им в потемках свети. Обувка поистопталась, одежка поизносилась: не один десяток верст отмахали.
— А кто ж вы будете и куда идете?
— Мы паны, на троих одни штаны, — смеется Длинный.
— Студенты мы, дядя, — отвечает Толстый.
— Отучились в семинарии и идем в Вильну, в академию поступать, — говорит Рыжий.
— Эге, — удивился Нестерка. Раньше он только со студентами сморгонской академии[11] бывал знаком и с их наставниками.
— А чему вы учились в этой семинарии?
— Учились мы, дядя, философии.
— А что ж это такое — «вилософия»?
— Ну, как бы растолковать… Вот, к примеру, на тебе белая сорочка, а я могу доказать, что она черная. Это и есть философия.
— Эге, — говорит Нестерка, — как же ты докажешь, что она черная, ежели она белая?
— Я еще не то могу доказать. Вот скажи, у тебя была собака?
— Была.
— Так. А щенята у нее были?
— Были.
— Они ведь тоже были твои?
— Мои.
— А их отец, кобель, тоже был твой?
— Тоже мой.