Записки следователя,

Климов, не отхлебнув, поставил бокал на скатерть.

— А зачем они?

— Мне нравятся тысячи, — сказала Мещанинова.

— А тюрьма тебе нравится? — спросил Климов.

Все четверо были уже на «ты», и разговор велся запросто, без церемоний.

— Шуб больше не будет, — сказал Климов. — Третья шуба тоже была, в сущности, лишней, хотя мысль сама по себе была хорошая. Простая и легкая в исполнении. Но она годится только на два раза. В первый раз думают, что это случай, после второго настораживаются и принимают меры. Предвидя, что в антракте исчезнет из гардероба шуба, очень легко ее спасти. Достаточно поставить несколько переодетых агентов в гардеробе и проверять всех, кто уходит раньше конца спектакля. Твоя мысль, Верочка, гениальна, но она уже исчерпала себя. — Климов поднял бокал и чокнулся с Верой. — Твоя мысль помогла нам завести оборотный капитал. Сколько у нас в запасе?

— Тысяча двести, — сказал Ладыга.

— Для начала достаточно, но вообще сумма ерундовая. Месяц поужинать — и мы без денег. Значит, надо работать дальше.

Помолчав, чтобы подчеркнуть важность того, что он будет говорить, Климов продолжал.

— Сейчас, — сказал он, — в вестибюлях театров полно сыщиков. Вероятно, за наши грехи поймают нескольких карманников, но отпустят за отсутствием улик. Угрозыск думает, что у каждого преступника свой почерк. И если человек украл три шубы, так он всю жизнь только и будет делать, что красть шубы по театрам. Для глупых преступников это железный закон. Я думаю, что если все время придумывать новое, все время менять систему, то можно прожить долгую и красивую жизнь.

Заиграл оркестр. Климов пригласил Мещанинову, Ладыга — Михайлову. Они танцевали молча, с равнодушными лицами. Когда оркестр кончил, поаплодировали музыкантам и сели за стол.

— Итак, — сказал Климов, — продолжаем военный совет. Когда удобнее всего грабить? Конечно, вечером: темно и народу меньше. Где больше всего денег по вечерам? В магазинах. В ресторанах. Когда магазин закрывается, эти деньги артельщики уносят в банк. Еще много денег в дни получек на предприятиях. Но они и охраняются лучше, и зарплату выдают днем. Мы и к этому придем, но не с этого надо начинать. Значит, пока наша цель — касса магазина или, может быть, ресторана. Но ресторан закрывается под утро, когда люди уже идут на работу. Лучше начинать с магазина. Цель ясна. Теперь средства. Прежде всего нужно, конечно, оружие. Точнее говоря, нужны револьверы. Я думаю, что, наверно, из-под полы они продаются. Как, господа?

— Говорят, на Александровском рынке, — сказал Лады га.

Прошло то время, когда студент Ладыга чувствовал себя высшим существом по сравнению с простым рабочим Климовым. Как-то незаметно для себя Ладыга стал ощущать, что именно Климов законами судьбы предназначен быть атаманом. Климов не подчеркивал своего первого места. Оно определилось само и не нуждалось в постоянном утверждении. Теперь Ладыга и Михайлова всегда ждали, что скажет Климов, и слушались его беспрекословно. Даже упрямая, своевольная Мещанинова не спорила с Климовым и только все чаще смотрела на него неподвижным, затуманенным взглядом.

— Значит, — продолжал Климов так спокойно и весело, что тем, кто смотрел на него со стороны, казалось — он рассказывает интересную и веселую историю, — завтра мы отправляемся на Александровский рынок за покупками. Пока нам достаточно двух револьверов и штук по пятьдесят патронов. Следующий шаг будет приобретение машины. Предприятие должно расти. Машина понадобится на одно дело. Одно, но крупное. Потом мы ее бросим. После того как дело сделано, машина не полезна, а вредна. Она становится уликой. Ну, об этом будет еще время поговорить. Ближайшие задачи ясны. Да, еще одно: как будет называться наша организация?

— «Черные вороны», — сказала Мещанинова, ни секунды не медля.

— Возражения есть? — спросил Климов. — Принимается. Итак, за новую фирму.

Подали горячее. «Черные вороны» ели, пили вино, танцевали, курили и не говорили о деле. Рядовая в те годы компания молодых людей, уверенных в себе, богатых, хорошо одетых, уже привыкших к красивой жизни.

Кроме Гостиного двора, в Петрограде есть торговые каменные ряды и попроще. Гостиный двор в то время представлял собой средоточие частных складов и магазинов. Здесь торговали серьезные купцы, дорожащие именем фирмы и если и нарушающие закон, то осторожно, солидно, ради крупных выгод. Всякая шушера, мелкие спекулянты, готовые за копейку продать родного брата, а то и просто жулики, которые подсовывали покупателю вместо нового костюма старую рванину, вместо лакированных сапог бутафорию на картонной подошве, вместо бриллиантов отшлифованные стекляшки и вместо золотых десяток царского времени вырезанные из свинца ничего не стоящие кружки, торговали, жульничали, кричали и ссорились на Александровском или Никольском рынках. Рынки эти, расположенные вдоль той же Садовой улицы, на которую выходила боковая линия Гостиного двора, были подальше от центра, в местах невидных, и богатые покупатели туда не ходили. Туда шли бедняки, обуреваемые фантастической надеждой купить необыкновенно дешево очень дорогую вещь. Им всучивали лежалый товар или просто обманывали. Жулики с ангельски честными глазами кружились вокруг них, как комары, жужжали, божились, помогали друг другу и отбирали тем или иным способом последние деньги у бедного человека. Здесь товары были разложены прямо на земле, здесь торговали книгами и костюмами, сапогами дореволюционного времени и штанами, сшитыми по последней моде. Здесь продавались тульские и бельгийские охотничьи ружья, патроны, медвежьи пули «жаканы», дробь и порох. Здесь продавались и непозволенные товары: наркотики, самогон, контрабандная косметика, краденые чулки и поддельные редкости. Здесь кричали зазывалы, тайно играли в азартные игры, словом, здесь кипели, бурлили, разорялись и богатели снова люди мелкие, ерундовые, не привыкшие к труду и любящие наживу.

Торговец охотничьим оружием считался среди этого отребья почтенным коммерсантом. У него был настоящий порох и настоящие пули, а иногда даже действительно хорошие охотничьи ружья, привезенные когда-то из Бельгии, где, как известно, делают лучшие охотничьи ружья в мире. Он не лебезил перед покупателями и не всучивал за бельгийское ружье старую поломанную тулку. Покупатели к нему подходили не часто, и он спокойно, не суетясь, показывал им ружья, объяснял их достоинства и не скрывал их недостатков. Недалеко от его лотка целые дни терся какой-то оборванец, который как будто ничего не продавал да, кажется, ничем и не занимался. Изредка к продавцу охотничьего ружья подходил покупатель и, делая вид, что осматривает ружье, негромко шептал несколько невнятных слов. Тогда продавец окликал загадочного оборванца и кивал головой на покупателя. Покупатель и оборванец уходили в дальний конец рынка, забирались в угол, куда никто не заходил и где можно было поговорить спокойно. Там они торговались, осматривали тайный товар, покупатель отсчитывал деньги и получал купленное. И снова стоял оборванец, глядя равнодушными глазами на кипучую жизнь рынка. И казалось, что он стоит просто так, от нечего делать. Просто любуется, как торгуют другие.