— Мой грех, — мужчина расправил рясу, обведя подушечкой пальцы вышитый знак на ткани. — Каждый день молюсь о душе Катерины и прошу Искупителя простить меня.
— Он ведь добрый, — неуверенно предположил я. — Значит, простит.
— Главное, простит ли человек себя сам, — мужчина несколько раз кивнул. — В душе человека целый мешок, в который он складывает страдания и боли. А все хорошее отчего-то тратит и не откладывает, — Петр светло улыбнулся. — Но я отвлекся. Что до того мужчины, который ухаживал за Катериной. Вряд ли он посещал занятия под своим именем. Тогда считалось зазорным лечиться от пьянства, — ответил Петр. — Да и тот лекарь уже мог завершить практику. Больше десяти лет прошло.
— И то верно, — согласился я.
Петр развел руками:
— Уж простите, мастер Чехов. Но больше я ничем не могу вам помочь. Хотя…
Монах задумчиво потёр ладонью подбородок. И я живо обернулся к собеседнику. А в душе начала разгораться угасшая было надежда.
— Пару раз я следил за ним. Дело не в ревности. Мне тогда не хотелось, чтобы Катерина стала счастливой. И потому надумал я прикончить соперника в парадной, подставив все под ограбление. Но он жил в городской квартире. В старом городе. На улице Литераторов. А там такой трюк провернуть было сложно. Потому я бросил эту затею и махнул рукой, решив, что при случае отыграюсь на супружнице.
Я с трудом сдержал довольную улыбку. В старом городе раньше жила вся аристократия и интеллигенция Петрограда. Были даже отдельные дома. Например, дом Музыкантов, дом Актеров, дом Оперы и Балета, дом Художников. Иметь квартиру в старом городе считалось престижным. Но купить там жилье, даже в Смутные времена, было очень сложно. Совет домовладельцев имел преимущественное право выкупа квартиры у собственника. И уже потом, на собрании, люди определяли, кому стоит продавать освободившиеся комнаты.
Значит, душегуб был из семьи людей искусства. Потому что в тех домах нельзя было снять квартиру. Только купить, или получить по наследству. Зато теперь понятна тяга душегуба к актрисам.
— А дом не помните? — с робкой надеждой уточнил я.
— Четвертый, — просто ответил монах. — Который дом Режиссера. Там ещё табличка была. И бюстик на фасаде. Я пока там бродил да планировал дурное, прочел, что это режиссер Роум. Запомнилось как-то.
— Больше спасибо, мастер Попов, — поблагодарил я монаха.
— Просто Петр, — поправил меня мужчина.
— Вы очень мне помогли, Петр.
— Не за что, юноша, — добродушно улыбнулся Петр. — Ступайте с миром.
Где-то за собором послышался звон колокола, и монах поднялся с лавки:
— Ну, и мне пора, — произнес он. — Идёмте, я вас провожу, мастер Чехов.
— Благодарствую, — согласился я, и мы направились по дорожке к выходу.
— И ещё, — как бы между прочим произнес Попов, когда мы уже подошли к воротам. — Уж не знаю, зачем вы слукавили, что эта ваша спутница ваш помощник, да и осуждать вас за этот поступок не буду. Искупитель вам судья. Только я бы на вашем месте не стал ей доверять. Уж очень мрачная у нее душа. Темная