— Завтра приезжает Её Величество, — пояснил Ларгель Азо. — Я велел приготовить вам подобающий наряд. Возможно, королева смягчит приговор и выдаст вас замуж. Чтобы вы остепенились, наконец. Приведите себя в порядок, графиня. От вас воняет помоями.
— За кого это вы прочите меня? — спросила Эмер, не обращая внимание на явное оскорбление. — За Тилвина Тюдду? Я лучше умру, так и знайте.
— Может, до этого не дойдет, — сказал епископ с обманчивой мягкостью. — Может, Её Величество решит на суде, что вы недостойны замужества и предпочтет… заточение в монастырь.
— За что же собираются судить? Мы ничего плохого не сделали. Это нас держали в плену и издевались без обвинения.
— Вы напали на Дарем с целью захватить оружейные мастерские, — ответил Ларгель Азо, проверяя, надежно ли заперты ставни, — устроили членовредительство сэру Тюдде, поверенному королевы, сопротивлялись гвардейцам. Вы — мятежники. Тисовая ветвь и все такое…
— Хотите обвинить нас в своих преступления! — ахнула Эмер. — Но королева ни за что вам не поверит! Я расскажу про подлог договора, про подделку подписи ее сестры, и про то, как господин поверенный, — она сказала это с особой ненавистью, — поставил печать Фламбаров, обольстив наивную девицу!
— Говорите, что угодно. Королева верит лишь лорду Саби.
— Который сам — главный мятежник!
— Попридержите-ка язык, неугомонная леди. Если не хотите лишиться его раньше времени. Лорд Саби — верный слуга Её Величества, облыжно обвиняя его в измене, вы совершаете еще одно преступление. О котором я, как верный слуга короны, обязан доложить.
— Вы — самый большой лицемер, которого я когда-либо видела, — сказала Эмер с ненавистью.
— Вы вольны думать, что хотите, — ответил епископ, подходя к двери.
Эмер сжимала кулаки, ища способ отомстить предателю хотя бы резким словом. Она выпалила:
— Теперь я понимаю, почему принцесса Медана вырвала себе глаза!
Упоминание о святой Медане попало в цель, и Ларгель медленно обернулся.
— Ей было так же мерзко смотреть на вас, как на чумную жабу, — Эмер произнесла это со всем презрением, на которое была способна. — Я бы тоже вырвала себе глаза, лишь бы вас не видеть. Но у меня нет такой силы духа, какая была у нее! И что бы там не говорили летописи, ваш предок не раскаялся, а был проклят из-за того, что совершил. Проклят до конца веков!
— Что ты сказала? — он тряхнул головой, приближаясь почти вплотную.
— То, что ваш род уже сто лет пытается загладить грех, совершенный вашим предком, но мало преуспел. И вы прекрасно это осознаете. Иначе зачем вам плакать над ее трупом и вставлять изумруды в глазницы? Медана вырвала себе глаза — и это ваше проклятье, епископ! Но и после смерти вы не оставляете ее в покое и тревожите ее святую душу!
— Ты не знаешь, о чем толкуешь, девчонка, — ноздри епископа гневно затрепетали, а в глубине зрачков опасно вспыхнул красный огонь.
— Прекрасно знаю, Ваше Преосвященство, — дерзко ответила Эмер.
— Нет, не знаешь, — прошипел Ларгель, поднимая руку со скрюченными, как когти, пальцами. — Это не Медана вырвала себе глаза. Это рыцарь Азо ей их вырвал. И не потому, что они слишком ему нравились, а потому, что слишком смело на него смотрели. Лучше не вынуждайте меня вспоминать прошлое.