— А это что? — спросила тут же леди Фледа, поведя носом.
Она рывком сдёрнула платок с корзины, и взору её представились копченые цыплячьи тушки, хлеб с орехами, вареные яйца и сушёная рыба.
— Что это?! — маленькие глаза свекрови так и впились в Эмер. — У вас ещё четыре дня поста. Изъять немедленно.
И корзина была изъята. Эмер проводила её тоскливым взглядом.
— Трагедия, должно быть? — шепнул ей на ухо Годрик. — Для такой обжоры.
— Забыл про вилку? — ответила Эмер так же, шёпотом.
— Вилок тебе не видать до самого свадебного пира.
— Зато потом припомню.
— Вот-вот, продумай месть… во время поста и молитвы.
У большой лестницы пути их разошлись — Эмер повели направо, где были комнаты женщин, Годрик свернул налево. И даже не посмотрел на жену на прощанье. Эмер почувствовала, что последнее слово осталось не за ней.
После этого она не видела мужа. Ей страшно хотелось расспросить о нём девиц, призванных прислуживать, но гордость не позволяла. Лишь дважды она услышала, что милорд Годрик строго постится и не выходит из церкви, готовясь к свадьбе.
«Лучше бы он готовился по-иному», — думала Эмер тоскливо.
Сама она не могла похвастаться таким прилежанием в подготовке.
Пост — не самая весёлая штука. К вечеру первого дня Эмер ненавидела сухари, а стоило ей хоть на секунду закрыть глаза, её мысленному взору представали куски дичи, жаренные — о, яркое пламя! — на ненавистных сковородах, которые теперь казались почти родными. Также её воображение терзало вкуснейшее рагу из говяжьих почек, бычьих хвостов, петушиных гребешков и бараньих ножек, а чёрная кровяная колбаса преследовала даже в тонком сне. К вечеру второго дня, вызнав у служанок, расположение кладовых, Эмер совершила рискованную вылазку. Отослав всех под предлогом необходимости уединённой молитвы, она выждала, пока шаги дочерей джентри затихли в конце коридора, и выскользнула из своей комнаты-тюрьмы, гонимая голодом и злостью.
Комнаты с провиантом она нашла быстро и не попалась никому на глаза. Закрывались кладовые всего лишь деревянным засовом — в Дареме не опасались воров, и это тоже была удача. Эмер юркнула внутрь, прикрыла двери, огляделась — и не смогла сдержать вздоха восхищения. Наверное, Большой зал в Роренброке был меньше обжорной комнаты в Дареме. Но вскоре восхищение уступило свои позиции голоду, и Эмер приступила к воровству.
Вдоль стен стояли лари с хлебами, с потолочных балок свешивались связки колбасы — белой и красной, копченые гуси и окорока. Здесь же были корзины с лесными орехами, лущёным горохом и крупами, чаны с солониной и связки сушеной рыбы, и рыба соленая, и копченая, и огромные головки сыра под желтой твердой корочкой, и крынки с молоком и медом, и целые горы яиц в низких корзинах.
Постящаяся невеста с воодушевлением набивала живот вкуснейшими припасами Фламбаров, и жизнь казалась ей всё лучше и лучше. Из маленькой корзины до ноздрей Эмер донесся сладкий медовый аромат. Приоткрыв крышку, девушка обнаружила там сладкое чудо — вываренные в меду орехи. На всю кладовую пахнуло поздним летом и солнцем.
Эмер тут же засунула в рот кусок сладких, слипшихся орехов, и с наслаждением захрустела вкусными ядрышками. Она пожадничала — набрала орехов в поясную сумочку, да еще и прихватила по полной горсти в обе руки.
Дверь бесшумно распахнулась, и на пороге возник высокий силуэт. Эмер не могла рассмотреть лица, и ей показалось, что появился её муж — он был высокого роста и широк в плечах. Проворно юркнув за корзины, Эмер затаила дыханье, боясь даже двинуть челюстями.
— Кто здесь? — спросил мужчина негромко.