Но пережитый ужас мгновенно забылся, и Эмер вновь упрекнула себя, что размышляет, как деревенщина. Надо избавляться от дурной привычки, и не мыслить, как коровница, если она хочет стать достойной женой Годрика Фламбара. И ею остаться. И остаться в живых.
Глава 8
— Почему Айфа не приехала? — спросила Эмер у матери, когда та давала ей последнее напутствие перед брачной ночью. Само напутствие её интересовало мало, потому что она побольше леди Дерборгиль знала, чем мужчина отличается от женщины, и что происходит, когда муж и жена оказываются в постели. Знала, разумеется, только понаслышке, зато в таких подробностях, что услышь мать хотя бы сотую часть — упала бы в обморок. Но вдовствующая графиня не знала, о чём разговаривают рыцари Вудшира, когда думают, что рядом нет женских ушей, а просвещать её графиня Поэль не собиралась. Куда больше её взволновало, что старшая сестра не приехала на свадьбу. Но переслала с матерью маленький алебастровый сосуд со странным посланием.
— У милорда Демелза какие-то дела, — отмахнулась леди Дерборгиль. Выданная замуж старшая дочь мало её интересовала. — Зато Айфа прислала тебе приворотное зелье, — она сделала таинственные глаза, отчего Эмер чуть не расхохоталась. — Добавь в вино, и выпейте пополам с мужем.
— Айфа верна себе, — пробормотала Эмер, забирая подарок. — Мне это пригодится, нет сомнений.
— Что ты сказала? — переспросила мать.
— Я сказала, — раздельно произнесла Эмер, — что страшно волнуюсь и молюсь яркому пламени, чтобы угодить мужу.
— Да уж, постарайся, — леди Дерборгиль пригладила непокорные кудри дочери, благо — та сидела на табуретке, и не пришлось вставать на цыпочки — расправила складки ночной рубашки, пощипала щёки, чтобы румянец был ярче. — Всё, ты готова…
Тут она расплакалась, и Эмер пришлось утешать её.
— Это так волнительно и грустно, когда дети вырастают, — призналась вдовствующая графиня. — И так страшно для их матерей. Постарайся сделать вид, что тебе приятно. Я знаю, какая ты грубиянка, не показывай мужу нрав хотя бы в первые две недели. Будь нежной.
«Твои советы запоздали, матушка», — подумала Эмер, но вслух пообещала вести себя кротко, как лесная лань.
Невесту, распевая грустные песни, провели в спальню. Огромную кровать покрывало бархатное одеяло, а столбики, на которых держался балдахин, украшали гирлянды из мелких роз и душистых трав. Горели пять белых свечей, а в жаровне лежали кусочки сандалового дерева. Эмер встала посреди комнаты, зажав в кулаке заветный сосуд. Нет, она поступит не так, как сказала Айфа. Она сама не выпьет ни капли, ведь её жара хватит на двоих. А вот Годрику не помешает хлебнуть колдовского зелья. Для сговорчивости.
Дверь отворилась, и в спальню завели Годрика. Он на голову возвышался над мужчинами, державшими его за локти — молодому мужу полагалось сопротивляться, но сейчас держали больше для вида, чтобы соблюсти старинный обычай.
Праздничный квезот и штаны с Годрика уже сняли, и он был в простой рубашке, скрепленной пятью мягкими складками у горла, и нижних штанах — брэйлах, длиной до колен. Обсуждая прелести новобрачной, друзья новобрачного стащили с него сапоги и порвали рубашку, чтобы унести в доказательство свершившегося брака гостям, не допущенным до спальни.
Эмер невольно отёрла пот со лба, когда в полумраке комнаты Годрика оголили до пояса. Сложен он был, как древний бог. Из тех, что некогда бродили по Эстландии, соблазняя смертных дев.
— Подвязку! Сними с неё подвязку, Годрик! — завопил сэр Ламорак, хохоча, как полоумный. Впрочем, почти все гости были чрезмерно веселы от выпитого вина, и дружно затребовали исполнения ещё одного древнего обряда.
Мужчины орали громко и возбужденно, но Годрик не изменился в лице, даже глаза не загорелись. Подошёл, встал на колено, засунул руки под рубашку жены и стянул белоснежную подвязку, на которой голубым шелком было вышито: «Если достиг этой высоты, то будь ещё смелее». Подвязка перекочевала в руки друзей новобрачного, и они шумной толпой отправились в зал, размахивая подвязкой и рубашкой, как флагами. Матери пожелали детям всех благ, любви и потомства, слуги пригасили свечи, кроме одной, и новобрачных оставили одних, прикрыв двери и заперев снаружи на засов.
Спрятав заветный флакон в складках рубашки, Эмер следила за мужем с замиранием сердца. Он не был похож на трепетного возлюбленного, про которых пели в балладах, но ей таким нравился даже больше. Пусть не говорит нежных слов, пусть сжимает её в объятиях, как медведь — это слаще, чем учтивые слова Ишема. Всех Ишемов в мире, вместе взятых. Сила, напор, уверенность, граничащая с самодовольством — это всё он, её муж. А как он целует, она уже знала. Его поцелуи — самое волшебное волшебство. Скорей бы вкусить их снова и оказаться…
Волшебство разрушилось одной фразой.
— Сядь рядом, и давай поговорим, — сказал Годрик.
ebooksa