— Ты ждёшь неба в звёздах и неземную сладость? Ведь об этом врут молоденькие дурочки, которых никто никогда не целовал?
— Но я-то к ним не отношусь, — невинно заметила Эмер.
Годрик остановился, как вкопанный.
— Что это значит? — спросил он грозно, и глаза потемнели, как грозовое небо.
— Меня — целовали, — ответила Эмер раздельно. — А что ты так разволновался?
— Кто? — спросил он без обиняков.
— Ты хочешь узнать имя? — Эмер решила подразнить его и тут же пожалела, потому что пальцы Годрика так сжали её плечо, что она подпрыгнула на одной ноге. — Мне больно!
— Кто? — повторил он, сжимая сильнее.
— Да ты! Ты, дуралей!
Он тут же отпустил, и Эмер потёрла занемевшую руку.
— Потом поговорим, — сказал он многообещающе, подводя жену к монахине в белом клобуке, взирающей на мир такими же маленькими и пронзительными глазками, как леди Фледа.
Разговоры, танцы и бесконечные обмены любезностями утомили сильнее, чем двухчасовые упражнения с деревянной палкой вместо меча.
К полуночи Эмер не чувствовала ног, а Годрик подводил её всё к новым и новым гостям, кланялся, представлял жену, приглашал остаться в замке на неделю.
— Как они все поместятся в Дареме? — зашептала Эмер после пятидесятого приглашения. — У тебя большой замок, но его не получится растянуть, как колдовскую перчатку!
— Они и не останутся, — ответил Годрик, — они поедут домой.
— Зачем же тогда приглашаешь?
— Потому что я воспитан при королевском дворе, а не в свинарнике, в отличие от тебя.
Эмер прикусила язык, вспоминая о вилке. Но расправу с мужем нужно было отложить. Ведь пока они находятся в центре всеобщего внимания, и прилюдная потасовка ни к чему хорошему не приведёт.
Когда Годрик вернулся с молодой женой к креслу, Эмер почти рухнула на подушки, вытягивая под столом ноющие ноги.
— Это утомительно, — пожаловалась она.