Может, правда вскрывают? Достают моего маленького ребенка, чтобы спасти ему жизнь?
«Он же такой крохотный...»
Укол в плечо тупой, словно ударили детским молоточком. Это девочка.
Светлые, как у меня волосы, темные, как у папы, глаза. Улыбка до ушей, когда вешает на нашу елку игрушку. На самую нижнюю ветку, потому что дальше пока не дотягивается.
«Боженька... Пожалуйста... Не забирай ееуменя...»
Глава тридцать восьмая: Антон
Меня, бывало, нехуево так трясло от злости.
Редко, но случалось. Приходилось, в силу обстоятельств, общаться с людьми, которые умели профессионально выводить на эмоции даже таких бездушных тварей, как я, когда на работе и должен забивать на всех, чтобы не сожрали.
Сейчас меня тоже трясет.
От... я не знаю, от чего.
В длинном белом коридоре пусто.
Я не могу стоять на месте, но и ходить из конца в конец противно до тошноты - и начинает, как в детстве, когда дорывался до качелей и долго не мог с них слезть, гудеть голова.
В тупорылых фильмах все самое херовое всегда случается ночью. Герои так же топчутся в больничных коридорах, но вокруг них как будто нет жизни. Ничего не напоминает о том, что пока у тебя за вот этой дверью на кону все будущее - там, за окнами, ходят люди, все заботы которых сводятся к тому, что бы сожрать в обеденный перерыв и как бы не пропустить футбольный матч.
Я заочно ненавижу их всех.
Просто потому что существуют.
Просто потому, что тошнит от собственной беспомощности.
«Защити нас, умоляю...» - слабый голос в голове и абсолютно белые - белее стен больничной палаты - щеки.
Сжимаю в кулак ладонь, которой держал за руку моего Очкарика.
Как дурак вспоминаю видео в телефоне, которое зачем-то прикрывал ладонью.
Какой смысл в том, чтобы владеть целой кучей всякой бесполезной бездушной херни, если не можешь спасти то единственное, что спасти обязан?
ebooksa