Ты мой закат, ты мой рассвет

22
18
20
22
24
26
28
30

Она классная.

Милая и смешная до чертиков.

Абсолютная противоположность всем тем жгучим эффектным брюнеткам, которых я всегда предпочитал.

Но я не представляю рядом с собой никого другого. Не представляю никакую другую женщину в этом доме.

И что-то стреляет в голову: тяжело и сильно, как будто мозг вынесло выстрелом в висок.

Наверное, я очень груб, когда в два шага оказываюсь рядом и сгребаю Очкарика в охапку, приподнимая так, чтобы встала на носочки прямо поверх моих кроссовок.

По фигу, почищу потом.

Сейчас просто целовать ее: пока удивленно охает, приоткрывает губы - и я жадно провожу по ним языком, вталкиваю его глубже, наслаждаюсь вкусом легкого игристого вина на ее языке.

Шумит где-то за ушами.

Тянет и опускается в живот острым желанием.

Притягиваю Йени за бедра, плотно, наверняка до отпечатков моих пальцев на ее коже, которые потом превратятся в некрасивые синяки. Но когда пытаюсь взять себя в руки, Очкарик мычит и мотает головой, сама прижимается в ответ, потираясь об меня животом.

— Ася уснула полчаса назад, - стонет почти с болью, когда медленно тяну вниз молнию на толстовке.

— Она крепко спит, - ухмыляюсь я.

Это правда - нашу соню и из пушки не разбудить, что уж говорить о работающем пылесосе или - я очень надеюсь - громких криках ее мамы.

В башке мгновенно появляется такая картинка, что джинсы становятся слишком узкими.

— Ты... Уверена, что уже... можно?

Чуть не силой заставляю себя придержать руки и не расстегивать толстовку до самого конца. Под ней у Йени только какая-то тонкая домашняя майка, и хоть с грудным вскармливанием у нее не получилось, грудь ни капли не уменьшилась, и эти классные сиськи на тоненьком теле с узкой талией просто вышибают мне мозги.

Очкарик стреляет глазами.

Там не то, что черти - там ведьмовской шабаш.

— Вот сейчас мы это и проверим, муж.