Она классная.
Милая и смешная до чертиков.
Абсолютная противоположность всем тем жгучим эффектным брюнеткам, которых я всегда предпочитал.
Но я не представляю рядом с собой никого другого. Не представляю никакую другую женщину в этом доме.
И что-то стреляет в голову: тяжело и сильно, как будто мозг вынесло выстрелом в висок.
Наверное, я очень груб, когда в два шага оказываюсь рядом и сгребаю Очкарика в охапку, приподнимая так, чтобы встала на носочки прямо поверх моих кроссовок.
По фигу, почищу потом.
Сейчас просто целовать ее: пока удивленно охает, приоткрывает губы - и я жадно провожу по ним языком, вталкиваю его глубже, наслаждаюсь вкусом легкого игристого вина на ее языке.
Шумит где-то за ушами.
Тянет и опускается в живот острым желанием.
Притягиваю Йени за бедра, плотно, наверняка до отпечатков моих пальцев на ее коже, которые потом превратятся в некрасивые синяки. Но когда пытаюсь взять себя в руки, Очкарик мычит и мотает головой, сама прижимается в ответ, потираясь об меня животом.
— Ася уснула полчаса назад, - стонет почти с болью, когда медленно тяну вниз молнию на толстовке.
— Она крепко спит, - ухмыляюсь я.
Это правда - нашу соню и из пушки не разбудить, что уж говорить о работающем пылесосе или - я очень надеюсь - громких криках ее мамы.
В башке мгновенно появляется такая картинка, что джинсы становятся слишком узкими.
— Ты... Уверена, что уже... можно?
Чуть не силой заставляю себя придержать руки и не расстегивать толстовку до самого конца. Под ней у Йени только какая-то тонкая домашняя майка, и хоть с грудным вскармливанием у нее не получилось, грудь ни капли не уменьшилась, и эти классные сиськи на тоненьком теле с узкой талией просто вышибают мне мозги.
Очкарик стреляет глазами.
Там не то, что черти - там ведьмовской шабаш.
— Вот сейчас мы это и проверим, муж.