Ты мой закат, ты мой рассвет

22
18
20
22
24
26
28
30

Вера Николаевна все-таки поворачивается. Берет паузу, чтобы осмотреть меня с ног до головы, обращает внимание на руку, хмурится.

— Что случилось? - показывает кивком на перебинтованную ладонь.

— Ерунда, - вру в ответ. Не хочу говорить причину, потому что это как тянуть леску с крючками: только начни - и потянется остальное, что лучше уже не поднимать со дна. - Неудачно резала яблоко с руки.

Возможно, я снова себя накручиваю, но она не выглядит поверившей моей отговорке. Хотя и расспросы прекращает.

— Антон просил, чтобы я помогла разобрать коробки на чердаке, - поясняет она и направляется к лестнице на второй этаж. - Пару недель назад перевозили с дачи кое-какие вещи, сразу все погрузили, не сортируя. А если я это не сделаю, то с его графиком и отсутствием дома все это покроется плесенью.

Я вспоминаю, что Антон рассказывал о переезде. У его родителей как будто был небольшой дом в паре часов езды от Петербурга. Бабушкино наследство, кажется. Дом они продали и перед тем, как передать ключи новым хозяевам, забрали все, что было хоть немножко ценным. Мой майор рассказывал, что сунул куда-то пару старых альбомов со своими детскими фотографиями, и я вытребовала с него обещание обязательно их показать. Почему-то очень хочется посмотреть, каким он был, когда еще не умел ходить и мешал родителям спать. Точно так же «смеялся» глазами? Хмурился до грозной складки между бровей? Чаще улыбался или был серьезным и сосредоточенным?

Если бы у нас были дети, я бы хотела, чтобы они были похожи на него. Если бы...

— Вера Николаевна! - Маму Антона я догоняю уже на втором этаже. - Можно я помогу? Антон вернется только вечером, я успею с ужином. И мне бы хотелось... помочь, если вы не против.

И снова тот же взгляд. Не раздраженный и, конечно, совершенно точно не злой. Скорее, удивленный. Как будто я прошу о том, на что не имею права. Но при этом улыбается и кивком приглашает составить ей компанию.

«Это просто нервы, Йен», - мысленно уговариваю себя, пока мы в две пары рук спускаем коробки с чердака в комнату на втором этаже.

Здесь у Антона что-то вроде кабинета, и он не очень радуется, когда хоть что-то здесь, даже если оставлено в неподходящем месте, перекладывают на свое усмотрение. Поэтому я сюда захожу только чтобы протереть пыль, пропылесосить и открыть окно на проветривание.

Но сейчас мы с Верой Николаевной располагаемся на полу, и с ее молчаливого согласия я срезаю густо намотанный скотч с одной из коробок. Мы точно ничего здесь не нарушим, разве что немного отполируем пятыми точками красивый деревянный ламинат и сшитое из овчин покрывало.

В коробке, под грудой книг, старинных вещей, некоторые из которых есть и у моей бабушки, лежат те самые альбомы. Пара совсем-совсем старых, потертых и с потрескавшимися уголками. Мама Антона раскрывает первый - тот, в котором много пожелтевших фотографий. Листает, рассказывает, кто есть кто, откуда их семья получила такую «твердую» фамилию и истории, которые, как семейные драгоценности, должны переходить по наследству.

Потом очередь доходит до более современного альбома, с якорем на обложке «в матроску».

И там целое сокровище - мой майор на покрывале детской попой вверх, хмурый, сосредоточенный и совершенно голый.

Я тихонько хихикаю, прикрываю рот ладонью.

— Он очень милый, - отвечаю на вопросительный взгляд женщины, когда она перелистывает еще пару страниц. - Уже тогда с характером.

— Его и на руки было толком не взять, - кивает она. - Другие дети уснуть не могут, пока не устроишь им качку и землетрясение, а Татан сам засыпал. Я вообще не чувствовала, что у меня маленький ребенок. Тогда думала, что счастливая, а сейчас жаль, что не качала его чаще и не укладывала рядом в кровать.

— Татан? - Я снова хихикаю.

— Это он так сам себя называл. - Приятные воспоминания немного смягчаю выражение ее лица. - Еще говорить толком не умел, но уже требовал: «Татан хочет то, Татан хочет это».