Больная молчит с добрую минуту, но губы ее дрожат, будто она силится улыбнуться и не может.
– Нынче ночью я слышала чей-то крик, – говорит она.
– Она бредит! – шепчет Аксель.
– Нет, я не брежу. Кто-то словно позвал меня. Из лесу или от ручья. Удивительно, аккурат будто кричал маленький ребеночек. Что, Барбру ушла?
– Да, – говорит Аксель, – ей надоело слушать чушь, которую ты несешь.
– Вовсе это не чушь, и я не брежу, как вы думаете, – говорит Олина. – Нет, Всемогущий не допустит, чтоб я предстала перед Престолом и Агнцем со всем тем, что знаю про Лунное. Я еще поправлюсь, но только позови ко мне доктора, Аксель, тогда дело пойдет скорее. Какую из коров-то ты мне подаришь?
– Какую еще корову?
– Корову, которую ты мне обещал. Не Борделину ли?
– Ну уж ты городишь сама не знаешь что, – говорит Аксель.
– Ты ведь обещал мне корову, когда я спасла тебе жизнь, помнишь?
– Нет, не помню.
Тогда Олина поднимает голову и смотрит на него. Она совсем седая и лысая, голова торчит на длинной птичьей шее, она страшна, как сказочное чудовище; Аксель вздрагивает и нащупывает за спиной дверную ручку.
– Ага, – говорит Олина, – так вот ты какой! Значит, пока что мы об этом говорить больше не станем. Проживу и без коровы и не заикнусь об ней. Но хорошо, что ты показал себя аккурат таким, каков ты есть, Аксель, вперед я буду знать, что ты за птица!
А ночью Олина умерла, в какой-то ночной час, во всяком случае, когда утром они вошли к ней, она уже похолодела.
Старуха Олина – родилась и умерла…
Что Аксель, что Барбру, оба они были рады похоронить ее навеки, теперь некого было остерегаться, они повеселели. Барбру опять жалуется на зубную боль, в остальном все идет как надо. Но этот вечный шерстяной платок у рта, который ей приходится отнимать всякий раз, когда она хочет сказать слово, – немалое мученье, и Аксель никак не возьмет в толк, как это могут у человека так долго болеть зубы. Правда, он замечает, что она жует всегда очень осторожно, но ведь у нее все зубы целы.
– Ты же вроде вставила себе новые зубы? – спрашивает он.
– Да.
– Что же, и они тоже болят?
– Ну сколько можно глупости болтать! – сердито отвечает Барбру, хотя он полон миролюбия. И в раздражении своем она дает более толковый ответ: – Мог бы и сам понять, что со мной такое.