– Тпру! Что такое? – спрашивает отец.
О, зонт, Элесеус позабыл дождевой зонт; не пускаясь в объяснения, он говорит только:
– Ну, делать нечего. Поезжай!
– Не повернуть ли?
– Нет, нет, поезжай дальше!
И все же чертовски досадно, что он стал так забывчив! А все из-за спешки, оттого, что отец ходил по участку и ждал его. Теперь Элесеусу придется покупать второй зонт, чтоб ходить с ним в Тронхейме, когда туда приедет. Что из того, что у него будет два зонта, какая разница. Но при этом он так рассердился на самого себя, что соскакивает на землю и идет пешком за телегой.
Так им и не удается поговорить как следует, потому что отцу приходится каждый раз оборачиваться и обращаться к сыну через плечо. Он спрашивает:
– Ты надолго уезжаешь?
Элесеус отвечает:
– Недели на три, самое большее на месяц.
Отец удивляется, как это люди не плутают в больших городах и не попадают невесть куда. Но Элесеус отвечает, что если говорить о нем, то он привык к городам и ни разу там не плутал, с ним этого никогда не случалось.
Отцу совестно сидеть одному, он говорит:
– Ну ладно, теперь правь ты, мне надоело!
Но Элесеус ни за что не хочет сгонять отца с сиденья, лучше он сядет с ним рядом. Но сначала они закусывают из большой отцовской котомки. Потом едут дальше.
Они подъезжают к двум нижним хуторам – сразу видно, что они уже недалеко от села: в обеих усадьбах на маленьких оконцах, выходящих на дорогу, белые занавески, а на коньках сеновала укреплены шесты для флага в честь Семнадцатого мая.
– А вон и сам Исаак! – говорят хуторяне, завидя проезжающих.
Наконец Элесеусу удается хоть немного отмахнуться от мыслей о собственной персоне и собственных делах, и он спрашивает:
– Ты за чем едешь сегодня?
– Гм! – отвечает отец. – Особенно ни за чем! – Но Элесеус ведь уезжает, стало быть, не беда, если он и узнает. – Да вот, еду за Йенсиной, кузнецовой дочкой, – признается отец.
– Чего тебе было ехать самому, разве не мог Сиверт съездить? – спрашивает Элесеус.