Братья спускаются вниз по дороге, пройдя немного, садятся и закусывают, и оказывается, что Элесеус очень голоден, он никак не может наесться. Стоит чудесная весенняя ночь, повсюду на холмах токуют тетерева, от этого родного звука на минуту у изгнанника сжимает сердце.
– Какая славная погода, – говорит он. – А теперь иди домой, Сиверт!
– Ага, – говорит Сиверт и идет дальше.
Они минуют Великое, минуют Брейдаблик, и все время то тут, то там на холмах токуют тетерева, это не духовая музыка, какая играет в городах, нет, но это голоса, благовест – настала весна. Вдруг с вершины дерева слышится щебетанье первой пташки, оно будит другую, со всех сторон несутся вопросы и ответы, это больше чем песня, это песнь, восхваляющая жизнь. Должно быть, изгнанника охватывает чувство тоски по родине, чувство безнадежности, он едет в Америку, никто не готов для такого путешествия больше, чем он.
– Ну а теперь, Сиверт, тебе пора возвращаться! – говорит он.
– Ладно, ладно, – отвечает брат, – раз тебе так хочется.
Они садятся на опушке, впереди виднеется село, торговая площадь, пристань, гостиница Бреде; несколько человек копошатся возле парохода, готовясь к отплытию.
– Однако мне, пожалуй, уже некогда сидеть, – говорит Элесеус, вставая.
– Жалко, что ты так далеко уезжаешь, – говорит Сиверт.
Элесеус отвечает:
– Да ведь я вернусь. И тогда у меня будет для разговоров не какой-то клеенчатый чемодан!
Прощаясь, Сиверт сует брату в руку какую-то завернутую в бумагу вещичку.
– Что это? – спрашивает Элесеус.
Сиверт отвечает:
– Пиши чаще! – и уходит.
Элесеус развертывает бумажку и смотрит: это золотая монета, те самые двадцать крон золотом!
– Нет, не надо, зачем! – кричит он.
Сиверт не останавливается.
Пройдя немного, он сворачивает в лес и опять садится на опушке. Внизу, у парохода, становится все оживленнее, он видит, как по трапу поднимаются люди, вот на борт парохода входит его брат, и пароход отчаливает. Элесеус уезжает в Америку.
Он так никогда и не вернулся.