Плоды земли

Он немножко повеселел, выпив вторую кружку кофе, и они приступили к нему с расспросами.

Аронсен уныло мотает головой.

– Этому нету слов, это просто непонятно! – говорит он. Все шло хорошо, он продавал свои товары и копил деньги, поселки вокруг благоденствовали, все привыкли к манной каше, к новым школам, лампам с подвесками и к городской обуви. И вдруг господа решают, что больше работать не стоит, и все прекращают. Не стоит? Ведь до сих пор стоило? Разве медная лазурь не выходит на белый свет при каждом взрыве? Это просто чистое жульничество. – Они не думают о том, что ставят такого человека, как я, в затруднительные обстоятельства. Но, должно быть, так и есть, как они говорят: всему виной опять этот Гейслер. Не успел он приехать, как работы прекратились, точно он пронюхал об этом.

– Разве Гейслер здесь?

– Еще бы не здесь! Его следовало бы пристрелить. Он приехал однажды с почтовым пароходом и сразу к инженеру: «Ну, как дела?» – «На мой взгляд, хорошо», – ответил инженер. А Гейслер стоит и опять спрашивает: «Так вы говорите – хорошо?» – «Да. Насколько мне известно», – ответил инженер. Но не было печали: когда распечатали почту, в ней оказались письмо и телеграмма инженеру, мол, овчинка выделки не стоит, извольте прекратить работу!

Участники процессии переглядываются, но их предводитель, коротышка Андресен, видимо, не потерял мужества.

– Поворачивайте-ка лучше домой! – советует Аронсен.

– И не подумаем, – отвечает Андресен, укладывая в тюк кофейник.

Аронсен смотрит поочередно на всех троих.

– Да вы с ума сошли! – говорит он.

Но помощник Андресен не очень обращает внимание на своего бывшего патрона, он теперь сам себе патрон, это он снарядил экспедицию в дальние края, повернуть обратно здесь, на вершине горы, значило бы потерять весь свой авторитет.

– Да куда же вы пойдете? – раздраженно спрашивает Аронсен.

– Не знаю, – отвечает Андресен. Но у него есть план, не иначе как в голове у него туземцы, к которым они пришли втроем, с большим запасом стеклянных бус и колец. – Ну, пойдемте, – говорит он, обращаясь к товарищам.

Собственно говоря, выйдя нынче утром из дома, Аронсен намеревался пройти подальше, может, ему хотелось посмотреть, все ли рудники опустели, правда ли, что ушли все до единого человека; но эти разносчики своим упрямым желанием непременно идти дальше расстроили все его планы: он во что бы то ни стало должен отговорить их продолжать путь. Вне себя от злости, Аронсен забегает вперед, поворачивается к ним лицом и кричит, вопит во всю мочь, защищая неприкосновенность своей территории. Так они доходят до барачного поселка.

Вокруг пусто и уныло. Основные инструменты и машины внесены в помещения, но бревна, доски, сломанные повозки, ящики и бочки валяются повсюду без призора; кое-где на стенах домов прибиты плакаты, воспрещающие вход.

– Видите! – кричит Аронсен. – Ни души! Куда вы идете? – И грозит каравану великими бедами и ленсманом; сам он пойдет за ними по пятам и проверит, не торгуют ли они запрещенными товарами. – А за это тюрьма и каторга, уж будьте покойны.

Вдруг кто-то окликает Сиверта. Поселок не вовсе покинут, не совсем мертв; у одного из домов стоит человек и машет им рукой. Сиверт шагает к нему со своей ношей и сразу узнает его: это Гейслер.

– Вот так встреча! – говорит Гейслер. Лицо у него красное, цветущее, но глаза, должно быть, болят от весеннего света, он в темном пенсне. Речь у него такая же живая, как прежде. – Чудесная встреча! – говорит он. – Она избавляет меня от путешествия в Селланро, у меня так много хлопот. Сколько у вас там теперь хуторов?

– Десять.

– Десять хуторов? Вот это я одобряю, я доволен! Нам бы иметь в стране тридцать две тысячи таких молодцов, как твой отец! – говорю я и опять одобряю, я это высчитал.