Именно поэтому Маккорды согласились на сделку. Они понимали, что в их случае никакого дела возбуждено не будет, особенно против моей семьи. Нельзя назвать чью-то мать наркозависимой шлюхой и выйти сухим из воды.
Черты лица Гриера каменеют.
– Если бы я знал, что ты будешь замешан в столь сомнительных деяниях, то не стал бы предлагать твоему отцу уладить это дело финансово. Я бы посоветовал ему военное училище.
– О, так это была ваша идея? Потому что папа всегда угрожает военным училищем, когда ему не нравится наше поведение. Значит, это вас нам нужно благодарить, – с сарказмом говорю я.
– Рид, – одергивает меня отец, стоящий у книжных полок.
Он впервые заговорил с тех пор, как мы вошли сюда, но я наблюдаю за его лицом – оно становится все мрачнее и мрачнее.
Гриер сердито смотрит на меня.
– Мы с тобой в одной команде. Не нужно ругаться со мной, мальчик.
– Не называйте меня мальчиком. – Я тоже сердито смотрю на него, опустив руки на колени.
– А то что? И мне сломаешь челюсть?
Его глаза опускаются на мои ладони, которые я непроизвольно сжал в кулаки.
– К чему вы ведете? – бормочу я.
– Я…
Ему мешает продолжить тихий звонок телефона.
– Мы сейчас продолжим. – Гриер берет со стола глянцевый мобильный телефон и смотрит на экран. Потом хмурится. – Мне нужно ответить, извините.
Когда адвокат выходит в коридор, мы с папой обмениваемся тревожными взглядами. Но он закрыл за собой дверь, и нам ничего не слышно.
– С такими показаниями мои дела плохи, – ровным голосом говорю я.
Папа угрюмо кивает.
– Да, похоже, что так.
– Если судить по тому, что там написано, то я какой-то псих. – От бессилия становится трудно дышать. – Но это же чертов бред! Ну и что с того, что мне нравится драться? Ведь есть парни, которые боями зарабатывают себе на жизнь: боксеры, бойцы ММА[10], рестлеры – однако я ни разу не слышал, чтобы кто-то называл