Едва договорив, я ухожу на кухню. Я даже не хочу смотреть на него. Я никогда не была так откровенна и теперь боюсь его реакции. А также боюсь, что мне наплевать на его реакцию.
Я даже не знаю, почему говорю о вещах, которые не имеют отношения к делу.
Я не могу забеременеть сейчас, как бы мы ни ссорились из-за прошлого.
Я наливаю себе воды и отпиваю, чтобы успокоиться.
После нескольких секунд молчания Грэм встает из-за стола. Он заходит на кухню, встает передо мной и прислоняется к стойке, скрестив лодыжки. Набравшись смелости, я смотрю ему в глаза и с удивлением вижу в них спокойствие. Даже после моих резких слов он почему-то смотрит на меня так, будто еще не окончательно возненавидел меня.
Мы смотрим друг на друга сухими глазами. За годы в каждом накопилось множество вещей, которые ни в коем случае не следовало держать в себе. Несмотря на его спокойствие и миролюбие, он выглядит подавленным. Как будто слова, которые я только что выкрикивала, были английскими булавками, проткнувшими в нем дырки, через которые выходил весь воздух. По усталому выражению его лица я могу сказать, что он снова сдался. Я его не виню. Зачем продолжать бороться за того, кто больше не борется за тебя?
Грэм закрывает глаза и сжимает переносицу двумя пальцами. Чтобы успокоиться, он делает вдох и скрещивает руки на груди. Он качает головой, словно, наконец, понял то, чего никогда не хотел понимать.
– Как бы сильно я ни старался… Как бы сильно ни любил тебя… Я не могу стать тем, кем ты всегда хотела меня видеть, Квинн. Я никогда не буду отцом.
Из моего глаза тут же выкатывается слеза. Потом еще одна. Но я стоически не двигаюсь с места, когда он делает шаг ко мне.
– Если весь наш брак… все, чем он когда-либо будет… это только я и ты… этого будет достаточно? Достаточно ли тебе меня, Квинн?
Я в замешательстве. У меня нет слов.
Я смотрю на него, не веря своим ушам, не в силах ответить.
Не потому, что мне нечего сказать. Я знаю ответ на его вопрос. Всегда знала. Но я молчу, потому что не уверена, что вообще должна отвечать.
Молчание, повисшее между его вопросом и моим ответом, создает худший момент непонимания, какой когда-либо случался за все время нашего брака. Челюсть Грэма напрягается. Взгляд становится жестким. Все в нем становится жестким, даже сердце. Он отводит от меня взгляд, потому что для него мое молчание означает не то, что для меня. Он выходит из кухни и уходит в гостевую комнату. Наверное, чтобы забрать чемодан и уехать. Мне требуется все мое мужество, чтобы не побежать за ним и не умолять его остаться. Я хочу упасть на колени и сказать ему, что если бы в день нашей свадьбы меня поставили перед выбором – иметь детей или провести жизнь с Грэмом, – я бы выбрала жизнь с ним. Без сомнения, я бы выбрала его.
Не могу поверить, что наш брак дошел до такого состояния. До момента, когда мое поведение убедило Грэма в том, что мне недостаточно его самого. Мне его достаточно. Проблема в том, что… он может быть гораздо счастливее без меня. Я прерывисто выдыхаю и поворачиваюсь, упираясь ладонями в стойку. Боль от понимания того, что я делаю, заставляет меня дрожать всем телом.
Он возвращается без чемодана. В руках у него что-то другое.
Шкатулка.
Он входит в кухню и ставит шкатулку на стол.
– Если ты не скажешь, чтобы я остановился, мы откроем ее.