Разбитые сердца

22
18
20
22
24
26
28
30

— А в какую ты ходил?

Самсон мотает головой, давая понять, что не станет отвечать на мой вопрос.

Я закатываю глаза.

— Зачем ты так делаешь? Зачем задаешь мне вопросы, на которые сам отказываешься отвечать, когда я адресую их тебе?

— Я рассказал тебе больше, чем рассказывал кому-то еще, — говорит он. — Не жадничай.

— Тогда перестань задавать мне вопросы, на которые сам не готов дать ответ.

— Перестань на них отвечать, — улыбается он.

— Думаешь, если я узнаю, в какой старшей школе ты учился, такой момент станет более личным, чем тот, когда ты засунул язык мне в рот? Или когда я рассказала тебе о Дакоте? Или когда ты рассказал мне о своей матери? — Я кладу руки под голову и закрываю глаза. — Глупая у тебя логика, Самсон.

Нет вообще никакого смысла пытаться разговаривать с ним, если он будет постоянно уходить от темы в пируэтах, как какая-то балерина.

— Я ходил в школу-интернат в Нью-Йорке, — говорит он наконец. — И ненавидел каждый миг, проведенный там.

Я улыбаюсь с чувством, что мне удалось выиграть эту битву, но от его ответа становится грустно. Ничего хорошего в школе-интернате нет. Неудивительно, что он не хотел говорить об этом.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Я поворачиваю голову и смотрю на него. Он снял очки и в отблесках солнечных лучей его глаза выглядят почти прозрачными. Кажется невероятным, чтобы человек с такими ясными глазами мог быть таким закрытым.

Мы смотрим друг на друга как обычно, но на сей раз все иначе. Теперь мы ощутили вкус друг друга. Он знает мою самую темную тайну, но все равно смотрит на меня так, будто интереснее меня ничего нет на этом полуострове.

Он опускает взгляд и смотрит в пространство между нашими шезлонгами. Водит пальцем по песку.

— Как пишется твое имя?

— Б-е-й-я.

Я наблюдаю, как он пишет мое имя на песке. Закончив, он зачеркивает его пальцем, а потом стирает ладонью.

Не знаю, как мне удается ощутить его движение под кожей, но я ощутила.