Я говорил, что люблю тебя?

Замотав головой, Тайлер сжал кулаки, вернулся к стене и, прижавшись к ней спиной, сполз на пол. Место гнева заняла ранимость, голос снова стал тихим.

– И знаешь, что самое обидное? Я абсолютно не понимал почему. Что я делаю не так.

Ему надо было выговориться, поэтому, отложив вопросы до лучших времен, я села перед ним, скрестила ноги и обратилась во внимание, одновременно наблюдая за движением его губ.

– Мои мать с отцом… – медленно начал Тайлер, словно обдумывал, как облечь свои мысли в слова. – Они были тинейджерами, когда на свет появился я. Наверное, они даже не поняли, как это произошло. Оба были одержимы карьерой. Отец уже тогда владел своей дурацкой компанией. Помнишь, я тебе говорил?

– Graysonʼs?

– Graysonʼs, – эхом повторил Тайлер, наклонился вперед и обхватил колени руками. – За несколько лет бизнес неплохо раскрутился. Но когда мне было около восьми, сорвалась какая-то важная сделка. У отца был дерьмовый характер. Однажды вечером он вернулся домой, мама задержалась допоздна на работе, – и он как с цепи сорвался, вымещая всю злобу на мне. Тогда я его простил. Решил, что такого больше не повторится. Потом уволились почти все сотрудники, выбив его из колеи, и мне снова досталось. Подобное повторялось все чаще и чаще. Раз в неделю, потом два, три и в итоге каждый день. Мне все запрещалось. Он упорно твердил, что все внимание я должен уделять только учебе, чтобы поступить в один из университетов Лиги плюща, тогда моя карьера не полетит псу под хвост, как полетела его. Однако правда в том, что я не собирался строить карьеру и тем более поступать в университет Лиги плюща, хотя каждый вечер я закрывался в своей комнате и старательно учился, чтобы ему угодить. Думал, что стараний вполне достаточно. Как бы не так! Он все равно поднимался ко мне и устраивал головомойку. – Тайлер надолго замолчал. А когда снова заговорил, то голос превратился в шепот. – Каждый божий день. Целых четыре года.

– Мне больно за тебя, – тихо сказала я еще раз. Мне и в самом деле было больно. Никто не заслуживает такого обращения, тем более от родителей – людей, которые по определению должны вас любить и защищать.

Тайлер пожал плечами.

– Мама была так занята, что и вправду ничего не замечала. Сейчас она во всем винит себя. Время от времени она запрещает мне выходить из дома, но это так – для вида. По-моему, она боится быть строгой. Хотя это и не ее вина. Порой она все-таки кое-что замечала. И спрашивала что-то типа: «Тайлер, что опять стряслось с твоим лицом?» А я каждый раз сочинял в ответ какую-нибудь небылицу. Говорил, что разбил лицо, когда играл на уроке физкультуры в футбол, или что сломал запястье, когда упал с лестницы. Тогда я ломал запястье три раза за год, потому что отцу нравилось смотреть, насколько далеко он может загнуть ладонь назад.

– Почему же ты никому ничего не сказал? – прошептала я. Тишина вокруг была настолько хрупкой, что я боялась ее разрушить.

– Я до смерти его боялся, – признался Тайлер. Он поднял руки и провел ими по волосам. По мере того как в нем копилось раздражение, глаза темнели. – Поэтому не мог никому ничего рассказать. Сейчас об этом не знает лишь Чейз. Он был тогда еще слишком мал, и мама не хотела его пугать. Вся остальные члены семьи ненавидят отца.

– И когда же это прекратилось?

– Когда мне было двенадцать, – ответил Тайлер, поднявшись с пола. – Как-то раз вечером ко мне в комнату поднялся Джейми и увидел, как отец меня дубасит. Парень вызвал полицию, хоть и был еще совсем мелким. Отца арестовали. Он добровольно признал свою вину, поэтому обошлись без судебного разбирательства и публичной огласки. Я привык держать все в секрете. Привык притворяться, что все хорошо. – Он тяжело вздохнул и нрачал мерить комнату шагами. – Как же я его ненавижу! Дьявольски, до одурения!.. Год спустя я начал думать, что все это неспроста. Что я все это заслужил, потому что я всего лишь бесполезный кусок дерьма. Я до сих пор так думаю. И совершенно бессилен, потому что такое забыть невозможно, как бы банально это ни звучало. Мне прописали антидепрессанты, но я их забросил. Предпочел алкоголь и наркотики, а одно с другим никак не вяжется. И знаешь, Иден? Ты совершенно права. Я сбился с пути. Я завяз в гребаном дерьме.

Опершись руками о ковер, я тоже встала и попыталась посмотреть, что творится в его глазах. Их выражение менялось с такой скоростью, что невозможно было уследить.

Тайлер отчаянно вдохнул.

– Мне нужно иногда забываться, иначе я не могу! – воскликнул он. – Так легче со всем справиться, потому что, когда я пьян или под кайфом, я просто забываю, что мой отец до смерти меня ненавидел. – От нахлынувшей волны гнева адреналин хлынул Тайлеру в кровь. Он остановился, схватил с тумбочки стакан и яростно швырнул его о стену.

Стакан разбился вдребезги. Напуганная пронзительным звуком, я невольно отшатнулась. Осколки разлетелись по всему полу. А Тайлер просто стоял и спокойно смотрел на все это. Потом, удовлетворенный, бухнулся на кровать.

– Как же я его ненавижу! – прошипел он, глаза вновь устремились в окно.

Я приблизилась, чтобы хоть как-то его успокоить. Каким бы ожесточенным он ни казался, как бы ни кривился, я знала: на самом деле он очень расстроен. Я слышала это в его голосе, видела это в его глазах.

Было темно, музыка на пляже постепенно стихала – вечеринка подходила к концу. Над океаном проплывала луна, ее мягкий свет лился в квартиру, освещая лицо Тайлера. Я медленно подходила к кровати со стороны, где он лежал. Когда я попала в поле его зрения, наши взгляды встретились.